Павел Горбачев - Дневники черного копателя. Часть I. Мои 6 сезонов. Эпизоды 2002—2005

Гена же, увидев, что я примеряю кость покойника к нему, отбрыкнулся: «Ой, уйди, тьфу!».

Я повертел кость еще немного и отложил в сторону.

Пока мы были заняты процессом извлечения предметов из глины, заметно стемнело. По-хорошему, нам нужно было возвращаться домой.

– Я буду ночевать здесь, я не уйду отсюда, пока все не достану, – Саша, похоже был настроен более чем решительно.

В этот момент мы заметили, что все это время с неба шел мелкий дождь. Оставаться ночевать в холодном осеннем лесу, да еще с перспективой промокнуть до нитки, было неразумно. Похоже, что Саша и сам это все понял.

Мы решили вернуться домой, оставив по пути зарубки на деревьях, чтобы назавтра прийти сюда снова и как следует поработать на этой полянке и раскопать эту ячейку полностью. Я достал из рюкзака пластиковый пакет, и мы сложили выкопанные кости в него. Пакет положили на землю, а сверху водрузили остатки патронного ящика.

Когда Саша надел свой вещмешок на плечи, то тяжесть 1200 патронов и двух гранат, положенных сверху, оказалась для него внушительной. Мы бросили последний взгляд на ячейку, ставшую последним пристанищем немецкого пулеметчика, и стали собираться домой. Я постоянно носил с собой компас, и вот тут он мне впервые за наши шоптовские похождения понадобился по-настоящему. Я показал Гене карту-километровку, он, в самых общих чертах, обозначил направление нашего движения на местности. Сопоставив компас с картой, а карту со сторонами света, я пошел первым. Гена стал идти посередине, а Саша был замыкающим.

Он все время отставал, но приговаривал: «Своя ноша не тянет». Когда Гена обращался к нему, мол, давай понесу вещмешок, то Саша только отмахивался: «Его надо нести грамотно, там еще картонные коробки лежат, их нельзя попортить!» В руке он еще нес ящик для пулеметных лент.

Я шел впереди, время от времени сверяя показания компаса с картой и уточняя у Гены направление. Через каждые пятьдесят метров я оставлял на деревьях зарубки на высоте человеческого роста. Довольно быстро стало совсем темно, но дождь прекратился, и зашелестел приятный ветерок. Мы вышли на пригорок, который оказался насыпью дороги.

– Ну, все, дальше я дорогу знаю, – Гена обрадовал нас такой новостью, – мы примерно в районе Толкачей. Я оставил последнюю зарубку у дерева с края дороги, и мы пошли по ней уже спокойно. Каждый переваривал в голове пережитые моменты на полянке, и до самой деревни мы обсуждали все обстоятельства, при которых наткнулись на эту полянку и ячейку с немцем. Было удивительно, что каждый видел всю историю по-своему. Саша был настроен очень фанатично, и к этому добавлялась здоровая алчность. Гену, похоже, сложно было чем-то удивить, но он не претендовал на находки. Он вообще мало что забирал из леса домой. Я же понимал, что никогда ранее я не находил останков человека, и что нам завтра предстоит заниматься по сути эксгумацией. К этому надо было морально подготовиться, хотя никакого суеверного страха или чувства брезгливости у нас не было.

Когда через лес показались огни Шоптово, мы очень обрадовались. Вот деревня, вот машина – мы словно вернулись из 1942 года в наши дни. Зайдя в дом, мы включили свет и тут же стали рассматривать находки. Саша быстро разлил водку по рюмкам, не обойдя и меня.

– За упокой души немца, – мотивировал он меня.

– За упокой, – и я тоже махнул рюмку с товарищами. Так мы еще сидели часа полтора, живо обсуждая свои впечатления, и делились соображениями о том, как лучше провести эксгумацию костей из ячейки. Все вещи из ямы лежали тут же в комнате, и глазам не верилось, что все эти годы после войны данные предметы провели рядом с мертвецом. Ящик, ствол и котелок выглядели вполне «живыми» свидетелями войны, пережившими, однако, своего владельца.

Саша все наливал водку себе и Гене, а я допил свой чай, залез в спальный мешок и отвернулся к стене. Водка подействовала на меня как усыпляющее средство. Сквозь сон я уже слышал, как Саша выпроводил Гену, закрыл дверь на щеколду и выключил свет.

Утром я проснулся оттого, что Саша и Гена уже сидели за столом и пили чай. Я быстренько вспомнил все произошедшее накануне, взглянул на гору находок у стены рядом с дверью в нашу комнату и начал представлять, как мы будем сегодня раскапывать немца.

Мы набрали с собой побольше консервов, хлеба и воды и готовы были идти к ячейке. Тут Гена сообщил нам, что ему нужно что-то срочно сделать по дому, поэтому он прямо сейчас не может уйти с нами, а если мы пойдем без него, то он придет к нам вечером на то же место в лесу.

Саша никак не отреагировал на такой расклад, похоже, что он бы и один туда сорвался и сам все раскопал голыми руками. Тем не менее, мы пошли искать эту ячейку с немцем вдвоем. И нашли мы ее довольно быстро, учитывая путь по лесной дороге от деревни Шоптово до урочища Толкачи, а также только нам знакомый по зарубкам на деревьях путь к ячейке. При свете дня это место выглядело совсем не так интригующе, как мы его воспринимали вчера. Мы увидели обычную яму, вывороченные и разбросанные во все стороны куски глины и унылый деревянный ящик, ставший временным обозначением захоронения человеческих костей. Совсем прозаично шумели осины на ветру, с них облетала листва и падала на отвалы и внутрь ямы.

Пошел мелкий дождь, стало холодно. Но нам было все равно: рюкзаки были сложены под елкой, мой металлоискатель, как более точный, положили рядом, и стали мы в две лопаты снимать глину слой за слоем. Саша взял на себя ведущую роль в этом процессе. Мы начали копать со стороны головы, и на глубине в полтора штыка нам стали попадаться куски темно-зеленой плотной ткани, алюминиевые пуговицы. Оставив на время этот участок, мы продвинулись ниже в сторону ног, и постепенно из глины стали показываться ребра, кости грудины и позвонки, все темно-серого цвета. Кости были очень хрупки и иногда ломались, обнажая черную сердцевину. Так мы дошли до таза. Все это время мы проверяли каждый наш шаг прибором, и он все время показывал какой-то цветной металл в глубине. Однако мы не обнаружили никаких металлических предметов, например, наград, пуговиц от мундира, личного жетона или попавших в тело при жизни пуль или осколков. Это нас удивило.

Саша попросил меня дать ему какой-нибудь ножик, чтобы срезать глину тонкими пластами. У меня не было ничего, кроме того самого ножа, которым мы всегда резали хлеб и сало. Когда я напомнил Саше об этом, он на миг остановился, но затем забрал этот ножик у меня из рук.

– Что делать – давай его. Потом помоем, прокипятишь и все, – Саша очень просто отнесся к этому аспекту.

И он продолжил ковыряться в глине, передавая мне ее шматы на дополнительную проверку. Мы думали, что однажды наткнемся на череп, но я смог вытащить из глины лишь три фрагмента нижних и верхних челюстей с оставшимися зубами. Лицевых костей, свода черепной коробки не было. Значит, бедолага, отстреливаясь из своей ячейки, получил пулю в голову, либо изрядную долю осколков в лицо после взрыва гранаты или снаряда, после чего голова разлетелась на куски. Представляю, как тяжело было его товарищам видеть это и заниматься траурной церемонией. После того, как его положили в его же стрелковую ячейку, ставшую могилой, покойнику на голову и грудь набросили сложенную в несколько раз плащ-палатку. Каски в яме не было, равно как и поясного ремня. Все это с него стащили перед похоронами, оставив мертвеца в одних форменных брюках и рубашке. Когда я начал перебирать землю, извлеченную из области таза, то обнаружил там три кожаных хлястика. Недолго соображая, я определил, что это были остатки подтяжек. Далее в комьях глины я обнаружил целый ворох кудрявых волос. Они прекрасно сохранились, но были совершенно не похожи на волосы с головы. Понимая, что это вряд ли скальп, который товарищи по оружию положили убиенному в могилу, я обратил внимание Саши на эти волосы. Он затруднялся предположить их происхождение, и тогда я предположил, что эти волосы, судя по фактуре, длине и количеству, росли в паховой области. Тут Саша немного поморщился. Утвердив это как верный вывод, мы сложили их к остальным костям и продолжили раскопки.