Игорь Зарубин - Привычка убивать

И послышалось чье-то близкое дыхание…

Сила ушла, оставив меня наедине с собой.

Темно… Кто там? Куда-то пропал нож. Куда-то задевался…

Это была собака. Большая, но бестолковая. От взмаха руки — бросилась прочь. Убежала.

А, вот и нож.

Его потом надо будет выбросить по дороге.

А сейчас домой, быстрее, быстрее…

На остановке никого не было. И мне снова стало скучно и пусто.

Это была не она…

Странный это все-таки номер — 666. Прекрасно понимаешь, что перед ним идет 665, а после — 667, и все равно странный. Если сложить, то будет 18, если умножить, будет 216, а если перевернуть, будет 999.

Нет, Игорь совсем не думал о том евангельском понятии, которое связано с этим числом, ему просто был забавен этот номер сам по себе, так сказать, безотносительно. Если одну и ту же цифру написать больше двух раз подряд, получается довольно забавный узорчик, такой себе орнамент. И дьявольские силы тут абсолютно ни при чем. Автобус как автобус.

Служба в церкви уже закончилась. Старушки, шаркая по новенькому мраморному полу старыми башмаками, убирали поплавившиеся свечки, вытирали пыль, аккуратно сворачивали коврики.

— А где батюшка? — спросил Игорь у одной из них.

Она смерила его придирчивым взглядом и недоверчиво спросила:

— А на что он тебе? Раньше надо было приходить. Служба уже кончилась.

— Петровна, ну тебе какое дело? — тут же вмешалась вторая. — Он сейчас выйдет. В алтарной части он.

Игорь благодарно кивнул и медленно побрел по храму, рассматривая убранство.

Слово какое-то напыщенное — «убранство».

Храм только отстроили. Были еще на дворе кучи битого кирпича, доски, залитые известью, бетонный ящик и носилки. Но стены в храме уже побелили, рамы покрасили. А вот убранства как такового было — кот наплакал.

Игорь совсем не так представлял себе православный храм. Много золота, темные лики икон, сочные фрески. А тут — все какое-то доморощенное, как мещанский утолок какой-нибудь вдовушки. Взять хотя бы эти бумажные цветы. Такие вылизанные, такие ненатуральные. Жуткая безвкусица. Или эти картонные изображения святых, отпечатанные типографским способом. Еще надписи не хватает: «Люби меня, как я тебя».

— Что, убого?

Игорь вздрогнул и обернулся. За спиной стоял батюшка и грустно улыбался.

— Да нет, просто… — Игорь смутился. — Здравствуйте.

— Да-да. Я знаю, Я тут недавно с одной женщиной разговаривал, так она сказала, что ходила бы в церковь почаще, но тут эти злые старушенции все время ворчат, и эти цветочки неживые. Как на кладбище. А знаешь, кто эти цветы делает — вон та бабушка. — Он кивнул на старушку, которая не хотела отвечать Игорю.

— Сама?

— Да. У нее отец был священник, она от него в тридцать седьмом отреклась.

— А теперь в церковь пришла? — Игорь ухмыльнулся.

Батюшка вздохнул.

— Знаешь, кто в языческом Риме христианство проповедовал? Апостол Петр. А он от Христа отрекся целых три раза. Вот так. Эта старушка в церкви целыми днями. Подъезды моет в свои восемьдесят пять лет и в церкви работает. А по вечерам цветы эти у себя на кухне делает, чтоб хоть как-то храм украсить. Та женщина, ну, с которой я беседовал, она не сделала, и живые на праздник не принесла. А эта сделала. Можно, конечно, их снять и выбросить…

— Нет, зачем? — Игорю стало стыдно. — Пусть висят.

— Правильно. Отец Сергий улыбнулся. — Пусть висят. Ну, как у тебя дела? Ты по поводу краж пришел или помолиться?

Игорь покраснел и отвел взгляд. Почему-то неловко было признаться, что ни одной молитвы наизусть он не знает, хотя считает себя верующим и даже носит крест.

— Нет, я тут еще одно дело веду. Слышали про убийство на пруду?

— Слышал. — Батюшка перекрестился.

— Ну вот и решил заглянуть по дороге, узнать, как тут у вас. Ничего больше не случилось?

— Бог миловал. — Священник опять перекрестился и поклонился стайке старушек, которые заканчивали уборку. — Пока ничего.

— Но вы не волнуйтесь. Мы все ваше имущество найдем. Те иконы ведь дорогие были? А раз они сюда повадились, значит, рано или поздно попадутся. Это кто-то из местных. Так что не волнуйтесь.

— Да я за иконы не так волнуюсь, как за этих людей, — вздохнул батюшка.

— В смысле? — удивился Игорь.

— Они ведь храм Божий повадились обворовывать, а Господь таких вещей не прощает. Накажет их, если не одумаются, страшно накажет. Так что ты их раньше останови. Я за тебя тоже молиться буду.

— Вы что, за воров молитесь? — опешил Игорь.

— Ох, прости Господи, тяжко это, но молюсь, — покачал головой батюшка.

— Ничего себе… Они ж преступники!

— За честную душу молиться — большого труда не надо.

Эта логика показалась Игорю непонятной, но спорить он не стал.

— Но иконы ведь тоже жалко. Они же старинные.

— Это для злодеев важно, что старинные. И для той женщины. Но не для меня.

— Как это? — не понял Игорь.

Священник улыбнулся, взял его под руку и медленно повел по храму.

— Очень просто. Вот ты знаешь, для чего иконы нужны?

— Чтобы им молиться.

— Молятся святым, а не картинкам. А картинки только изображают святых. Вот ты посмотри — на разных иконах одни и те же святые всегда изображены одинаково. Одна и та же одежда, одна и та же поза. Почему?

— Почему? — эхом повторил Порогин.

— В храме каждому святому отведено определенное место. Как в больнице. Есть кабинет хирурга, кабинет терапевта, кабинет стоматолога. Прости меня, Господи, за это сравнение. Но ты же не пойдешь к терапевту, если у тебя зуб болит.

— Не пойду. — Игорь улыбнулся.

— Так и здесь. К каждому святому обращаются с определенными проблемами. А иконы — это как таблички на дверях, чтоб не перепутали. — Батюшка вдруг улыбнулся. — Ох, грешник я страшный!

— Но тогда почему просто не написать? — удивился Игорь.

— Это только сейчас все читать умеют, — ответил батюшка. — А раньше ведь большинство безграмотными были. Заходил какой-нибудь темный человек в храм и сразу видел, что это святый Николай Мирликийский Чудотворец, а это святый великомученик Пантелеймон Целитель. И совсем не важно, какая табличка на двери, простая или старинная, с резьбой. Главное, чтобы зуб вылечили. Правильно?

— Так что, получается, эти иконы можно вообще не искать, раз они не нужны?

— Нет, конечно, нет. — Отец Сергий пристально посмотрел на Игоря. — Просто это грех. Большой грех. Знаешь, сколько наша патриархия билась, чтобы нам «Троицу» Андрея Рублева отдали. И, казалось бы, не украли, висит в музее. В Третьяковке говорили, что и испортим ее, и закоптим, и сыро у нас. И ведь правильно говорили. В храме нет специальных условий, народу полно, свечи все время горят.

— Тогда действительно зачем?