Юлия Михалева - Что скрывает снег [СИ]

- Волки! Волки!

Василий тоже взялся за ружье, спрыгнул с саней и пальнул - как раз вовремя, прямо в ощеренную пасть.

Выстрелы отпугнули зверей - остатки стаи скрылись в лесу.

Ямщик, одобрительно гудя, закинул в сани трех поверженных хищников.

- Вновь волки, - курьер, сделавший два первых метких выстрела, совсем поник.

- А поглядьте-ка, как что видится... Что это они разорвали? - ямщик снял с повозки фонарь и подошел поближе, осветив нечто, черневшее на снегу.

Оно оказалось человеческим телом.

- О боже... Царица небесная... - курьер отступил назад и перекрестился. Его спутники тоже сотворили знамение, после чего ямщик вернулся к осмотру находки.

- Посмотри-ка, что у него тут... Башку почти начисто срезало, и так ровнехонько... Не, это не волки. Кто-то его сперва уложил, а зверюги ужо опосля пришли...

- Не может быть... Волки не едят трупов, - продолжая отступать, отвечал унтер-офицер.

- Едять-едять. Бескормица ж - они все что хошь едять.

Василий наклонился над телом.

- Это был господин полицмейстер, - уверенно сообщил он.

- Эх, батюшки... Ну так и так, а дорога с ним всяко едина - в управу...

Ямщик взял тело под мышки и затащил в сани. Все вернулись на свои места и продолжили путь.

Поравнявшись с первым жилым кварталом, Василий сердечно поблагодарил спутников и спрыгнул с саней.

Он двинулся прямо к лечебнице - где его и встретила запертая изнутри дверь.

Василий бросил окурок и поднял глаза. По рыхлому снегу ловко, как будто вовсе его не касаясь, двигалась знакомая тень. Юноша привстал, не в силах поверить глазам. Мираж в ледяной пустыне? Но нет, по мере приближения она обретала явную материальную форму.

Вместо ожидаемого приветствия, тень поманила Василия, указав направление рукой.

***

Периодами приходя в себя, Чувашевский понимал, что лежит на полу той самой комнаты, куда так опрометчиво заглянул.

Потом его волоком стащили вниз и погрузили на телегу. Он опять потерял сознание, и снова очнулся от падения в снег.

Он остался один посреди снежной равнины. Кругом - ни души. И если даже вдруг учитель смог бы подняться на ноги, в чем сильно сомневался - в таком состоянии до города ему нипочем не дойти.

Если повезет, он замерзнет насмерть. Или, что гораздо хуже, станет добычей хищников - медленная, мучительная гибель.

Кто бы мог подумать, что вот так и закончится то, что столь радужно начиналось.

Юность! Разум! Свет! Чистота! Кристальные мысли, которые он вкладывал в ясные, внемлющие, жаждущие познаний головы! Истинные сокровища мира лежали у ног подававшего большие надежды молодого философа.

В ту пору, на закате уходящего века, Чувашевский стал одним из самых младших и перспективных преподавателей Московского университета. Окончив собственное образование на словесном факультете, он остался в стенах альма-матер, чтобы уже самому доносить зерна истины до новых светлых умов. Лекции Чувашевского, носившего в тот момент иную, куда более благозвучную и известную фамилию, оказывались столь хороши, что сам ректор Боголепов - земля ему пухом! - оставлял о философе лестнейшие отзывы.

Чувашевский был пылок и деятелен, полагал, что в силах изменить мир - и всей своей душой стремился к переменам, призывая к тому и других. И вот однажды - осенью 1893 года - студент, так напоминавший Чувашевскому самого себя, подошел к философу после лекции и пригласил на собрание кружка.

- Сегодня будет необычайно интересно! Вы ни разу не пожалеете!

Если бы знать заранее, чем все обернется! Тогда бы сегодняшний Чувашевский просто взял мальчика за руку и отвел к полицейскому... Но тот, прежний, предложение принял с азартом.

С того распроклятого вечера и начался единственный год - всего лишь только год! - безвозвратно искореживший всю жизнь Чувашевского.

Выступал приехавший из Саратова ангелоподобный Гедеоновский - столь же ясный и пылкий, как сам Чувашевский, он очаровал, покорил, околдовал философа.

- Самодержавие должно быть уничтожено! Чиновничья бюрократия - сменена народным правлением! И в этом - наши - каждого из нас! - непосредственные цели и задачи, в этом - наш единый смысл существования. Стряхнем же с себя гнет обветшалых идей, отринем мифическое богоносительство монарха!

В тот же час преподаватель включился в чужую войну, не жалея живота. Но продолжалась она недолго: всего через год во всех отделениях кружка прогремели погромы. Гедеоновский отправился в ссылку, а в собственном кабинете Чувашевского в его отсутствие обнаружили «Манифест» и «Насущный вопрос».

Не дожидаясь скандала, Чувашевский приговорил себя сам. Нет-нет: в ту пору он совсем так не думал. Он просто сбежал в одночасье - сел на поезд и отправился в направлении Иркутской губернии, где уже томился Гедеоновский.

Преподаватель намеревался продолжить борьбу и воссоздать кружок в ожидании освобождения идейного вдохновителя.

Но жизнь решила иначе.

Сменив фамилию при помощи «политических» знакомых, Чувашевский, в качестве прикрытия, нанялся в мужскую гимназию в Иркутске. Однако подозрения все же возникли. Через год пришлось перебраться в Сретенск, а еще через пять и вовсе направиться на самую восточную границу империи.

За время своей добровольной ссылки, досыта наевшись лишений, Чувашевский сильно изменился. К его огромному ужасу, пелена упала. Он вдруг понял: сырые темные углы, где он спал, пресный хлеб, которым наполнял желудок, скучные уроки, что вел - и есть теперь его настоящая жизнь. Это не временно, нет: путь назад полностью отрезан. А впереди же - лишь крошки на суконной простыни да грубые окрики простолюдинов - тех, которым он планировал дать голос и власть.

Ясноголовый философ поглупел, погрубел, и стал не в силах даже дочитать единую книгу - из тех, что прежде проглатывал залпом, за ночь, не смыкая глаз.

Но в обмен на что же он с молодецкой удалью пожертвовал своей блестящей судьбой? Увы! Правое дело с годами все меньше казалось правым. Особо разочаровал Чувашевского недавний случай. Прошлым летом, желая погубить Столыпина, представители другой ячейки - однако имевшие те же задачи! - изувечили, вместо министра, его ни в чем неповинных детей - младенца да совсем юную барышню...

Учитель продолжал переписываться с несколькими прежними соратниками, но на деле давно уж больше не желал ни бороться с монархом, ни утверждать правление в народных руках. Он хотел только одного: возвратиться в прошлое и выбрать другую дорогу.

Теперь уже не только из страха перед наказанием он стремился хранить в секрете свои былые пылкие замыслы. И до поры до времени они действительно оставались тайной.