Ольга Ракитина - Гувернантка

Было видно, что Шидловский потерял нить рассуждений. Его нельзя было назвать глупым человеком, просто он был рассеян и внимание его легко переключалось на новые впечатления и мысли (если не было новых — на старые, но забытые). Шидловский прекрасно был осведомлён о собственном пороке и именно поэтому всегда свои судебные выступления читал по подробному конспекту.

— Для меня, Вадим Данилович, какие-то поручения у Вас будут? — спросил Шумилов.

— Да, ты вот чем займись, — присмотрись-ка к этой гувернантке. Похоже, она мальчишку хорошо знала. И многое может порассказать. Поговори с ней приватно, без записи.

С этими словами Шидловский поднялся, давая понять, что приступать к выполнению этого поручения Шумилову надлежит немедля. Алексея Ивановича не надо было уговаривать, его активная натура требовала действия, сидение в пыльном кабинете наводило тоску. Шидловский закончил было с ним разговор и перешел к столу другого делопроизводителя, но, вспомнив о чем-то, воздел указующий перст к потолку:

— Да, вот еще, Алексей Иваныч, любезный, чуть не забыл… Ты не распространяйся о той истории с саквояжем. Не стоит предавать её огласке — пятнать репутацию доктора… и потом, кража эта — чистая случайность. Полковник Прознанский за доктора попросил, а значит со стороны семьи покойного никаких жалоб не будет. Ну, и нам лишней крови не надо. Как думаешь, Алексей?

Это обращение на «ты» и почти родственное «Алексей» было сигналом особого доверия начальника. Такую просьбу-приказ не уважить было просто немыслимо, да, в конце-концов, и смысла перечить Шидловскому не было ни малейшего.

— Понимаю, Вадим Данилович, — кивнул Шумилов.

А Вадим Данилович, приосанившись, тщательно осмотрел себя в зеркале — не забрызганы ли, часом, грязью его штиблеты и достаточно ли выглядывают из рукавов мундира крахмальные манжеты.

Покинув здание прокуратуры Алексей Иванович Шумилов направился на квартиру Прознанских. Как ни тягостно было вновь окунаться в атмосферу горя, но именно там можно и нужно было узнать, с кем дружил Николай и кто скрывался за таинственной подписью «В.П.». Кроме того, обязательно следовало поговорить с этой француженкой, гувернанткой. Именно она ухаживала за больным Николаем, именно она давала ему в последний раз лекарство.

Из головы Шумилова не шел зеленый пузырек из-под микстуры, в котором почему-то оказалась совсем не микстура. Странно, что пузырек, из которого Жюжеван поила Николая, сохранился. То есть странность заключалась даже не в этом, а в том, что пузырек после смерти Николая Прознанского сначала исчез (мамаша унесла, якобы, к себе, для чего спрашивается?), потом появился (по просьбе доктора), а потом оказался наполнен чем-то, что не было микстурой. Если в этом пузырьке действительно яд (что весьма вероятно), то почему отравитель не озаботился его уничтожением? Для отравителя первая задача — это сокрытие истинного пути попадания яда в организм жертвы. Никто особо за пузырьком не присматривал. Жюжеван имела доступ к нему в течение продолжительного времени после того, как по настоянию доктора пузырек вернулся на свое законное место в спальне Николая. Впрочем, и остальные члены семьи имели точно такой же доступ. Нет ли в этом продуманной инсценировки? Другими словами, не выставлен ли злоумышленником этот пузырек напоказ в расчёте на то, что следствие вцепится в него, как дурная собака в палку?

Шумилов беспрепятственно вошёл в подъезд дома, где находилась квартира Прознанских, и начал было подниматься по лестнице, как вдруг услышал за своей спиной покашливание. Никто следом за Шумиловым в подъезд не заходил, однако, за спиной у него безо всяких сомнений находился человек. Шумилов оглянулся и не без удивления увидел одного из понятых, присутствовавших во время обыска в квартире Прознанских; теперь молодой мужчина был одет в шитую золотом ливрею и начищенные сапоги из красной кожи. Он выглядывал из небольшого закутка в углу площадки первого этажа, искусно замаскированного большим витражным стеклом и небольшой дверью. Ни сейчас, ни во время первого посещения дома, Шумилов даже не заподозрил, что там может находиться швейцар.

— Здравствуйте, Алексей Иванович, — ловко щелкнув каблуками, поприветствовал его швейцар.

— Здравствуйте, Са… Са…, — Шумилов постарался припомнить фамилию понятого, благо сам же не меньше трех раз ее записывал.

— Сабанеев, — подсказал мужчина в ливрее.

— Я к господину полковнику, — Шумилов сделал было шаг вверх по лестнице, но вдруг решил не спешить и спустился вниз, — Послушайте, Сабанеев, Вы регулярно находитесь здесь?

— По мере необходимости, — уклончиво ответил швейцар.

Что-то неуловимо подозрительное чувствовалось в поведении этого человека. Шумилов поймал себя на мысли, что и в прошлый раз, поглядев на дворников этого дома, испытал некое смутное беспокойство.

— Вы давно работаете здесь?

— Полтора года-с.

— К покойному Николаю Прознанскому часто приходили друзья?

— Бывали-с, как часто, ответить затрудняюсь, — опять уклончиво ответил швейцар.

Теперь Шумилов уверенно мог сказать, что именно настораживало его в этом человеке: тот нисколько не боялся работника окружной прокуратуры. Шумилов не то чтобы привык наводить на людей ужас, просто он хорошо знал, что от человека в мундире министерства юстиции не отмахнется даже генерал, что ж тут говорить о людях неблагородного сословия! Дворники, швейцары, разносчики, торговцы с лотков, поденные рабочие перед прокурорским мундиром трепетали, ибо обладатель его согласно законам Империи был могущественнее самого страшного околоточного и даже станового полицейского. Но в данном случае швейцар в красных сапогах был учтив, но абсолютно равнодушен.

— Девушки среди них бывали?

— Не могу ответить. Обратитесь с этим вопросом к его превосходительству полковнику Прознанскому.

Со стороны швейцара такой ответ был уже верхом нахальства, хотя и вполне корректного по форме. Шумилову стало по-настоящему интересно:

— А если я официально вызову тебя на допрос и спрошу об этом?

— Сие невозможно-с, — после секундного колебания ответил швейцар, — Я не подлежу допросу.

Несмотря на корявость формулировки, Шумилов понял, что тот хотел сказать. Сабанеев был штатным сотрудником Третьего отделения, легендированным в «швейцара», и в случае официального вызова на допрос ему бы пришлось либо сообщить о себе ложные сведения (тем самым совершив уголовно наказуемое в России деяние), либо разоблачать себя. На последнее он не мог пойти, не получив предварительно санкции руководства. Все легендированные сотрудники особо инструктировались на этот счет. Существовала особая, весьма громоздкая и сложная, процедура допроса таких лиц и привлечения их к расследованию в качестве свидетелей; в любом случае, решение этого вопроса осуществлялось на уровне обер-прокурора и занимало не одну неделю. Нетрудно догадаться, что Третье отделение Его Императорского Величества канцелярии чрезвычайно не любило расшифровывать своих агентов и секретных сотрудников и всякий раз шло на это с величайшим сопротивлением.