Татьяна Рябинина - Закон парных случаев

А даже если бы и мог – что тогда? Допустим, «198» - это тысяча девятьсот восемьдесят какой-то год. Допустим, «овая, 25» - это адрес. И даже допустим, что это фотоателье каким-то чудом пережило все катаклизмы, не закрылось и не переехало. Неужели, Мартин, ты думаешь, что там до сих пор работает старичок-фанатик, который, едва бросив на снимок взгляд, кивнет радостно: да-да, молодой человек, это моя работа, я прекрасно знаю эту девушку и всю ее семью. Нет, так только в сказках бывает. К тому же качество фотографии явно не студийное. Скорее всего, на снимке просто стоит штамп ателье, которое проявило отснятую кем-то пленку и напечатало снимки.

И все же, все же… Если сделать отправным пунктом тот факт, что мама сняла эту фотографию со стены… Допустим, допустим, что так оно и было. Мартин, давай размышлять логически.

В ящике письменного стола лежала древняя школьная тетрадка в линеечку, в бледно-зеленой обложке с напечатанным сзади гимном Советского Союза. Половина листов из нее была вырвана. Я не стал выдирать еще один лист, нашел ручку и начал писать прямо в тетрадке.

Итак, пункт первый. Эта девушка на фотографии – мама. Возможно такое? Вполне. В 80-ые ей было от четырнадцати до двадцати трех лет. Стоп, в 86-ом родился я, а в 88-ом родители уехали в Прагу. Девушка выглядит, как мне показалось, на пятнадцать-шестнадцать лет. Набросим пару лет в обе стороны. Значит, от тринадцати до восемнадцати. Таким образом, хронологически мама могла ею быть.

Я снова подошел с фотографией к окну и принялся разглядывать ее, пытаясь вызвать в памяти отдельные мамины черты и сравнить их с чертами лица на снимке. Но сделать это не удавалось. Не знаю, может, это особенность именно моего восприятия, но я запоминаю облик человека целиком, «картинкой», и никак не могу расчленить его на отдельные детали.

Мамин паспорт был у меня, я достал его и стал сравнивать паспортную фотографию с найденным в книге снимком. Но мама на фотографии была лет на двадцать старше девушки с косой. И все же какое-то сходство между ними определенно было. Разрез глаз, нос, губы.

Но зачем маме снимать со стены и прятать от меня – от кого же еще? - свою фотографию? Я бы понял, если б портрет сняла сама бабушка. Тут все объяснимо. Поссорилась с дочерью, заявила, что знать ее больше не желает. А когда та уехала за тридевять земель, повесила на стену ее фотографию. Или просто не стала снимать ту, которая там уже висела. Чтобы смотреть и вспоминать, какой ее девочка была до тех пор, как были сказаны непоправимые слова.

А дальше? А дальше она фотографию снимает, чтобы дочь не приняла это за слабость.

Стоп, Мартин. В топку, все в топку. Потому что бабушка не могла знать, что мама приедет. В самом деле, не думала же она так: я, пожалуй, через день-другой умру, приедет на мои похороны Оля, увидит фотографию и подумает, что она висела на стене, потому что я считала себя виноватой.

Я кратко записал эту мысль – мне всегда помогало думать, если я записывал ход своих рассуждений.

Итак, резюме по первому пункту. Если на фотографии моя мать, то абсолютно непонятно, кто и зачем снял снимок со стены и спрятал в книгу. За скобки выносим то обстоятельство, что твердой уверенности в нахождении некогда на стене именно этой фотографии, нет.

Вопросы «кто?» и «зачем?» очень органично сливались в традиционном «куи продест?» - «кому выгодно?». Кому выгодно было спрятать эту фотографию? Ответа на этот вопрос у меня не было. Я мог только гадать: мама? Бабушка? Или кто-то другой?

Я провел под вопросами жирную черту и поставил цифру 2.

Пункт второй. На фотографии – не мама. Тогда кто? Кем приходилась моей матери эта похожая на нее девушка? Родных сестер у нее не было, она была единственным ребенком в семье.

С другой стороны, редко кто вешает на стену фотографию дальней родственницы. И сходство…

И тут я заметил то, на что сначала не обратил внимания. Платье девушки было расклешено от груди свободными складками. Я, конечно, не великий знаток женской моды, но, на мой взгляд, такие бесформенные балахоны никогда не были в фаворе. Их носят исключительно беременные тетки. Тем не менее, как ни пытался я разглядеть животик, ничего не получилось: девушка, сидящая на стуле, сложила руки так, что, если живот и имелся, видно его не было.

Даже если предположить, что это мама и на снимке она действительно в положении, то никак не мною. Во-первых, на двадцать лет она на этой фотографии никак не тянет, а во-вторых, я видел снимок ее университетской группы, сделанный на втором курсе – то есть за год до моего рождения. На нем у мамы волосы до плеч. А вот на школьной фотографии – действительно длинная коса.

Я понял, что окончательно запутался. Вариантов по-прежнему было два. Либо это не мама – тогда кто? Либо все-таки мама и даже, может быть, беременная. Но этот вот второй вариант вполне мог быть тем самым «горячо», которое я искал. Насколько я мог судить, по тем временам беременная несовершеннолетняя дочь дипломата – это был скандал. Если бы такая пикантная деталь стала известна, то на дедовой карьере мог быть поставлен жирный крест. Только вот…

Только вот хронологически как-то все это плохо стыкуется. Или я просто слишком мало знаю? В детстве я очень любил собирать паззлы, особенно большие, по несколько тысяч кусочков. Так вот если б я попытался просто поставить в нужные места десяток фрагментов, не имея сотен остальных, вряд ли бы мне удалось это сделать. Каждое мое новое предположение рождало новые вопросы, на которые не было ответа.

Я вдруг почувствовал себя героем пошлого семейного сериала. Тайны, интриги, скандалы, любовь, ненависть, месть… Ну почему, в который раз спросил я у Бога, почему в других семьях все просто? Люди просто живут, растят детей, ссорятся, мирятся, стареют и умирают? А даже если и не так просто, то все равно, все по-житейски объяснимо. Я понимал, конечно, что вопрос этот риторический, что бывает все намного хуже и запутанней, но к кому мне еще было обращаться?

Я с досадой отшвырнул тетрадку, подошел к стене, еще раз приложил фотографию к темному прямоугольнику на обоях. И понял, что на самом деле я полный кретин. Эта фотография никак не могла висеть на стене. Если бы она была в рамке, след от нее был бы больше. А если висела просто так, то на ней остались бы следы от кнопок, клея или скотча. Но их не было – как не было и на стене. Только гвоздик под рамку.

25.

День закончился непродуктивно. Ни до Жени, ни до Саши я так и не дозвонился. Записной книжки у соседа не оказалось. Он сказал, что отдал ее маме. Чего я и боялся. Самый быстрый и простой путь к бабушкиным знакомым оказался закрытым. В отчаянье я пошел ва-банк.

- Простите, Борис Антонович, - сказал я, набравшись наглости. – Поймите меня правильно, такая ситуация сложилась…