Владимир Кашин - Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде

Он посидел немного, задумавшись над этими короткими записями. Потом взял из стопки бумаги новый лист и написал в центре его — «Залищук», обвел жирным траурным кольцом. В одном уголке листа написал — «Крапивцев», в другом — «Таисия Григорьевна», в третьем — «Олесь». Четвертый оставался свободным.

Провел фломастером три линии из углов к центру, к кольцу «Залищук»: от «Крапивцева» — черным, от «Таисии Григорьевны» и «Олеся» — зеленым и коричневым. Все линии, словно стрелы, уперлись в слово «Залищук». Хотел написать в четвертом уголке «Найда-Воловик», но воздержался. Доктор — отдельный разговор.

С версией «Крапивцев» все будто было ясно. Если экспертиза установит: у Крапивцева в банке находился тот самый яд, от которого погиб Борис Сергеевич, и подтвердит идентичность всех пяти стаканов, можно будет брать у прокурора постановление на арест. А если нет?.. Почему химики так долго возятся с анализом? На все его звонки лаборатория отвечала: «Подождите, очень сложный анализ. Одновременно с ядовитыми есть и лечебные сердечные гликозиды». Такой прогресс химической науки, такие опытные лаборанты и эксперты работают, кое-кто даже научные степени имеет, а никак не управятся!

Подполковник стал внимательно приглядываться к другой стреле, нацеленной в сердце Залищука, — стреле, идущей от «Таисии Григорьевны».

Таисия Притыка. Жена Залищука. Театральная жизнь у нее не сложилась. Молодая, хорошенькая, после училища работала в народном театре, потом — в областном. На гастролях познакомилась с режиссером из Киева, который влюбился в нее и забрал в столичный театр. Первые шаги на академической сцене были успешными, Таисии поручали хотя и небольшие, но самостоятельные роли. Уже мечтала о большом амплуа. И вдруг все изменилось. Одна, вторая творческая неудача. Тем временем и влюбленный режиссер охладел к ней… Речь уже шла не о замужестве, а о том, чтобы не лишиться хотя бы его внимания. А он становился все придирчивей. И однажды на репетиции так накричал на нее… «Бездарность! Бездарность!» — звенели в ушах слова режиссера, когда возвращалась из театра, задыхаясь от обиды. Очередная банальная, как мир, история — в отчаянии Таисия начала забываться в вине. Затуманивая мозг, вино подкармливало иллюзии, помогало хотя бы в воображении становиться сильной, верить в свой талант, в который рано или поздно поверят все.

Таисия Григорьевна имела неплохой голос, и ее перевели в хор. Может, в театре надеялись, что перестанет пить, ибо что-что, а голос хористке нужно беречь. Между тем Притыка считала свое пребывание в хоре временным и дома проигрывала роли, которые ей не давали на сцене. Вся жизнь ее теперь делилась на три фазы: хор, винный магазин и большое, чуть ли не на всю стену, зеркало в комнатке на улице Чкалова, зеркало, которое верило ей, вселяло надежды, вдохновляло.

Потом неожиданно в ее жизни появился Борис Сергеевич Залищук. Решительный, прямодушный, даже резкий, с характерным, четко очерченным лицом, на котором из-под густых косматых бровей сверкали светлые глаза. Он вскоре перешел жить к ней.

Таисия Григорьевна не заметила, как это случилось.

Познакомились они в магазине, куда актриса забегала перед спектаклем за бутылкой портвейна. Борис Сергеевич, выпивший уже стакан вина, взглянул на нее и вышел следом. Догнав на улице, с присущей ему прямотой отрекомендовался. Она не прогнала его.

Залищук стал приходить в гости. Таисия Григорьевна уже не стеснялась его и, подкрепив себя рюмкой, была с ним, словно наедине с зеркалом, то леди Макбет, то Катериной, то Офелией…

Борис Сергеевич сидел в уголке тихо, как мышка, только глаза восхищенно блестели. Когда актриса, тяжело дыша, возвращалась в реальный мир, он чуть не стонал от возмущения: «Боже, какой талант! Какой талант! Как они этого не видят!.. Да я сейчас пойду к ним… Я морду набью твоему режиссеру! Своим небось дает роли, а настоящий талант затирает… Знаю, как это делается… Я до министра дойду!»

«Ах! — безнадежно вздыхала Таисия Григорьевна. — Не делайте, Борис, глупостей».

В конце концов он успокаивался…

Залищук был одинокий: жена его внезапно умерла, сын Олесь жил отдельно и к отцу не наведывался. У него часто болело сердце, особенно когда одолевали мысли, что жизнь прошла напрасно, что потратил годы на неблагодарную семью и на склоне лет остался один как перст. Понимал, что оглянулся поздно и теперь ничего исправить и изменить не может, и от этого еще больше нервничал.

Уже живя с Таисией Григорьевной, Залищук однажды, хорошо выпив, пошел все же в театр. Какой там состоялся разговор с режиссером, можно догадаться по тому, что из театра Залищука, угрожая милицией, выпроводили.

Вскоре артистку хора Таисию Притыку уволили «в связи с потерей голоса». Против формулировки приказа Таисия Григорьевна не возражала, голос она и в самом деле потеряла, но она же не певица, а актриса драматическая! Обращение в министерство ничего не дало. Борис Сергеевич не раз собирался идти к министру, но Таисия Григорьевна не пускала. В то время ему и самому было нелегко на работе. Поругавшись с начальством, он везде кричал, что его преследуют за справедливость, но от этого было не легче.

Таисия Григорьевна не стала искать другой работы. Ходила в гости к бывшим приятельницам, приглашала их на дачу, куда переехала с Борисом Сергеевичем, но понемногу эти связи обрывались, у подруг были свои заботы, и только низенькая, кругленькая, как мячик, певица Лиля поддерживала с Притыкой какие-то контакты.

Таисия Григорьевна всем говорила, что подлечится и вернется в театр, пусть не на академическую, но непременно на сцену. Борис Сергеевич не возражал против этого, и они жили тихо и незаметно для посторонних, заботясь друг о друге, довольствуясь зарплатой Залищука. Однако вскоре Борис Сергеевич ушел с работы. Пенсия была небольшой, и супругам пришлось сократить свои расходы. Но ни она, ни он не роптали и с апреля до ноября жили на даче. Постепенно Таисия Григорьевна начала понимать, что надежды на сцену все больше теряют под собой почву, но не хотела верить в это. Борис Сергеевич, как и раньше, поддакивал, и ей уже достаточно было одних мечтаний, которые заменяли реальную жизнь, достаточно было веры в чудо, которое вдруг произойдет и возвратит ей здоровье, красоту и сцену.

Это было все, что знал подполковник Коваль о супругах Залищуках. Много или мало было этого, чтобы выяснить, кто отравил Бориса Сергеевича?

Подполковник пристально смотрел на стрелу, направленную от «Таисии Григорьевны» в сердце «Залищука». Черная жирная черта расплывалась в сумерках, вползавших из сада в кабинет.

Коваль поднялся, зажег свет. Теперь стрела стала будто острее. Но что из того? Зачем Таисии Григорьевне травить мужа? Что выигрывала она в жизни, теряя своего Бориса?