Владимир Кашин - Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде

— Как только установим личность преступника, так и закончится, — неопределенно ответил Струць.

— Но уже установили. Ведь отравил сосед — Крапивцев. Что же тут еще устанавливать? У него ведь и отраву нашли! Странная у вас милиция! Лондонская полиция давно бы вытряхнула из этого Крапивцева всю правду и отправила бы за решетку.

— Даже если Крапивцев был бы невиновен? Наша милиция так не делает, Джейн. Вытряхивать признания — противозаконно.

— Но ведь вы сами, Виктор, считаете, что Залищука отравил сосед!

— Считал, а теперь думаю иначе…

— Почему же? — в глазах Джейн вспыхнули огоньки любопытства.

— Это только одна из версий…

— А какая же может быть другая?

— Вы уже сами как следователь, — засмеялся Струць. — О ней никто не догадывается, об этой версии, кроме меня. Возможно, бедолаге Залищуку отраву подсыпали еще на даче… — Лейтенант и сам не понимал, почему такое сорвалось у него с уст. Брякнул глупость!

— Я хочу в Лондон, — капризно захныкала Джейн. — Дорогой лейтенант, так это ваш глупейший домысел не пускает девушку к жениху!.. В какой степени он может касаться меня?

«Ни в какой», — хотел сказать Струць, но не сказал.

— Служебная тайна, — шутливо ответил он, уже поняв, что только тщеславное желание позадаваться толкнуло на эту выдумку с новой версией.

— Остаемся тогда я или мама? Или сама Таисия Григорьевна?.. Ах да, — вдруг вспомнила Джейн, — еще врач, друг юности мамы…

— Для нас самих это еще загадка, — уклончиво ответил Виктор.

— Ах, мама, мама! — снова захныкала Джейн. — А если бы мы не приехали в тот вечер на дачу, наверное, нас бы сразу отпустили домой?

— Наверное.

— Ну, мама как мама… Но чего меня понесло туда? Мне все там противно…

В этот раз они гуляли в лесу неподалеку от железнодорожной станции.

Джейн, хотя и без большого желания, поправляла английское произношение лейтенанта, и в душе он был ей благодарен. Кто знает, может, его знания помогут когда-нибудь перейти на гражданскую службу и побывать за границей.

В лесу было прекрасно. Приятно пахло нагретыми в течение дня листьями и травой, среди высоких дубов и грабов в такт с ветром, шелестевшим в кронах, вытанцовывало солнце, выбегало на лесные дорожки. Было еще тепло, но где-то близко уже дышала осень: воздух становился прозрачным, желтели березы и краснели дубы, дуновение ветерка казалось не горячим, а мягким и нежным.

— А теперь, Виктор, побеседуем о другом. Я устала от наших полицейских разговоров, — с очаровательной непосредственностью произнесла Джейн. — Мне, например, очень нравятся ваши парки. У нас в Англии они страшно прилизаны, а у вас естественнее, настоящий лес.

— Вам нравится наша природа?

Джейн кивнула.

— Это у вас от матери, — улыбнулся лейтенант. — Ведь она выросла тут… И ей здесь все мило.

— Но у нас живут иначе… Я здесь очень скучаю… — Джейн лукаво взглянула на лейтенанта и смело взяла его под руку. — В Лондоне очень популярна поп-музыка. Мои друзья, и Генри, и я в восторге от нее. Она вызывает из глубины души скрытые эмоции, возбуждает, возвращает человека в его естественное состояние, искалеченное сейчас цивилизацией. Побывали бы вы на концерте, увидели бы!.. Когда играет поп-оркестр, весь зал бурлит!.. Вы тоже, мистер лейтенант, не удержались бы! — Джейн еще раз бросила лукавый, словно оценивающий взгляд, на Струця. — Неужели вы, Виктор, не любите танцевать?

— Почему же. Наоборот.

— Вы мне кажетесь вполне достойным партнером, — засмеялась Джейн, — и я не отказалась бы очутиться с вами в нашей компании… — Она легонько повернула лейтенанта к себе, как бы в танце, и замурлыкала ритмическую песенку. — Вы действительно милый, а родинка ваша — прелесть!

Струць осторожно, но решительно высвободился из ее рук.

— Вы пуританин, — оскорбленно сказала Джейн. — И всего боитесь. А наши развлечения и естественны, и в то же время интеллектуальны.

— Если считать интеллектуальными развлечениями ночные кабаре, стриптиз и тому подобное…

Джейн бросила на него иронический взгляд.

— И кабаре, и стриптиз… Нельзя быть таким монахом молодому человеку! — Она нервно рассмеялась. — А что такого, мистер лейтенант, если и стриптиз?.. Ведь у вас не отрицают красоту человеческого тела! Картины Рембрандта, например… Стриптиз — это только красота, и его нечего бояться…

Джейн вдруг остановилась между двумя высокими старыми вязами и расстегнула сзади пуговицу блузочки.

— Боже, какая жара! — произнесла она. Потом, не оглядываясь, словно не боясь, что еще кто-нибудь кроме Виктора увидит ее, сняла с себя тоненькую блузочку. Ее загорелые груди теперь ничто не прикрывало. Испуганно сверкнул маленький золотой крестик на тоненькой цепочке. — Какая жара! — повторила Джейн. — Душно!.. И воды поблизости нет…

Струць невольно оглянулся, словно испугался, что на полуобнаженную девушку кто-то смотрит. Ему стало жарко.

Джейн засмеялась, в глазах ее запрыгали веселые огоньки.

— Это же не страшно, правда? И на пляже так можно ходить… И танцевать так гораздо приятней… Но это же еще не полный стриптиз, Виктор… — Она грациозным движением взялась за юбку, как будто и ее собиралась снять.

— Джейн! Перестаньте.

— Я знаю, вас приставил ко мне тот хмурый начальник, полицейский философ, чтобы вы следили за мной. А английское произношение — это только зацепка. Но что вы у меня выпытаете, если я о преступлении ничего не знаю. А если знала, то не скрыла бы — ведь в моих интересах помочь вашей милиции, чтобы быстрей закончить с этой историей и уехать домой. Как вы этого не понимаете?!

— Джейн! Оденьтесь!

— Мистер Струць испугался? Или, может, вы из вайссквод? [5] Вайссквод — отдел полиции, который следит за моральным поведением людей (англ.) . Как это перевести на украинский… Полиция моральности… У вас есть такая полиция, что следит за поведением, особенно девушек? Смотрите, Виктор, у меня еще молодое красивое тело. — Держа руки на затылке, Джейн начала медленно поворачиваться. — Но мне уже тридцать…

Перед глазами лейтенанта все закружилось: и матовые, цвета топленого молока, груди девушки, и листья грабов, и далекая лесная дорожка внизу, и голубое небо над ней. Все это то обретало четкие очертания, то расплывалось перед глазами, словно в неотрегулированном бинокле или на экране испорченного телевизора. Джейн продолжала поворачиваться перед ним.

— Виктор, я еще молода и хороша… Смотрите, смотрите… Но скоро я постарею, и Генри последняя моя надежда… Меня нельзя задерживать. Я рискую, что он не дождется… Виктор! — вскрикнула она и, подойдя к лейтенанту, вдруг обвила руками его шею. — Пожалейте меня. Будьте другом, помогите…