Владимир Кашин - Приговор приведен в исполнение. Тайна забытого дела. Тени над Латорицей

Подслеповатые, бесцветные глаза старика горели молодым огнем. «Рассказывайте, рассказывайте, мне интересно», — успокоил его Коваль. Коповски забыл, на чем остановился, и несколько секунд сидел молча, сморщив лоб.

«Вы попросили Шефера и Краснаи защитить вас от Локкера», — напомнил подполковник.

«Верно, верно, — оживился гость. — Попросил их не уходить из лавки. А Эрнст сказал, чтобы я подошел к Карлу и попробовал помириться. Я взял большой нож и в сопровождении Шефера и Краснаи подошел к скамейке, на которой с угрожающим видом сидел Локкер. „Что ты хочешь от меня?!“ — спросил я Карла. В ответ на это Локкер вскочил и замахнулся на меня бутылкой. Я успел отскочить в сторону, и в этот момент появился полицейский, который и забрал Локкера в участок. Но вскоре его выпустили, и мы с Розалией опять, выходя на улицу, дрожали от страха: он ведь и ей сказал, что убьет, если она не будет его. Так прошло несколько дней. Потом молодой Локкер неожиданно исчез. Говорили, что сбежал в Венгрию. В феврале того же тридцать восьмого года венгерские гонведы оккупировали Закарпатье. С ними вернулся в наш городок и Карл Локкер — теперь уже сакасвезет — солдат венгерской королевской жандармерии. О нас с Розалией он вроде бы забыл, женился на хорошенькой сестре своего компаньона Шефера — Катарин, которая тогда жида с родителями в селе Верхний Коропец. Но нам только казалось, что забыл. Став тержерместером, начальником участка, Локкер схватил нашего мальчика Эдварда за то, что он не ходил на принудительные занятия левентов — военизированной молодежи. Он держал его в глубоком подвале и истязал. — Глаза Коповски полыхнули огнем ненависти. — Мы с Розалией валялись у него в ногах, отдали все, что у нас было, разорились, обнищали, но он так и не выпустил мальчика, а отправил его в какой-то лагерь под Будапештом. Больше мы нашего Эдварда не видели…»

Коповски умолк. Коваль не нарушил тяжелого молчания.

«И Шефера просили помочь, но он ведь сам стал родственником Карла, — сказал Коповски, вытирая платком лицо, — и жену его, эту самую Катарин, земля ей пухом, которую теперь кто-то убил. Все было напрасно. Моя Розалия, — мрачно добавил он, — с ума сошла. И я вот здесь. Не знаю, почему Катарин не выселили из нашего городка, где муж ее причинил столько горя людям, — сказал старик после паузы. — Конечно, сама она не виновата, но те, кто пострадали, все равно видеть ее не могут. Наверно, потому не выселили, что родной дядя ее, Вальтер, был в Народном Совете, а потом работал в райисполкоме. Когда-то Карл арестовал его за антиправительственную пропаганду и отправил в штрафной батальон. Вальтер из штрафного сбежал, перешел линию фронта, стал коммунистом и попал в школу, где обучались советские разведчики. Его в сорок третьем сбросили сюда на парашюте, и он партизанил в нашей округе. Допускаю, что именно он или его ребята и повесили Карла в лесу».

«Это очень интересно», — подумал Коваль, решив непременно встретиться с Вальтером. Но Коповски, словно угадав мысль подполковника, покачал головой: «Он уже умер, в прошлом году».

«А кто, по-вашему, из жертв Локкера или из их родственников мог отомстить Каталин?» — спросил Коваль старика. Коповски пожал плечами: «Кто знает. Таких, думаю, много. Весь наш городок и все окрестные села».

«А конкретно?»

«Конкретно никого не могу назвать, не знаю».

Подполковник оторвался от воспоминаний и оглянулся. Уже темнело. Он дернул шнурок настольной лампы. Желтый круг света упал из-под низкого абажура на слово «Месть», вырвал из темноты руку Коваля и его склоненную голову.

Дмитрий Иванович снова взял ручку и дописал внизу: «Старик Коповски», поставил свои пометы, минус, плюс, вопросительный знак. Через несколько минут схема «Месть» обрела такой вид:

—

1. Ненависть Коповски к первому мужу Каталин жива и поныне.

2. У него свой счет. Муж Каталин, отец Евы, погубил жену Коповски и его единственного сына.

3. Илона зарезана (в темной спальне) опытной рукой — прямой удар в сердце.

Коповски в молодости был скотобоем.

4. Тем более не стал бы мстить Илоне — дочери Андора Иллеша.

+

1. Он, Коповски, вряд ли мог задушить Каталин ремнем: она была еще сильной женщиной, много моложе его.

2. Запоздалая месть — четверть века (мог бы отомстить и раньше).

3. Объект мести несоответствующий… Сама Каталин не виновата в гибели Розалии и Эдварда.

?

1. Алиби Коповски?

2. Не инсценировано ли частичное ограбление?

Дверная ручка шевельнулась, потом кто-то тихонько постучал. Так обычно скребется Наташка! Послышался ее голос: «Дик, ты дома? Открой!»

Коваль сделал над собой усилие, чтобы оторваться от схемы, отворил дверь и снова углубился в свои бумаги.

— Ты зачем запираешься? Спишь? — Девушка посмотрела на стол и на переполненную пепельницу, из которой уже вываливались окурки. — А-а! Работаешь! Муки творчества!

— Угу, — пробормотал Коваль, все еще находясь в плену своих мыслей.

— Тут какой-то старикашечка приходил. Он тебя дождался?

— Угу. — Эта фраза Наташи наконец дошла до сознания подполковника, и он сердито спросил: — А ты не могла его направить в милицию?

Потом подумал, что встреча с Коповски была очень полезной, и вряд ли так искренне разговорился бы он в официальной обстановке. Сказал уже мягче:

— Ну ладно. Но в следующий раз пусть ищут меня там.

— А ты обедал? — Когда отец сердился, спасти положение могла только нежность. — Слышишь, пап? — Она не назвала его Диком, знала, что сейчас нельзя.

— При чем тут обед? — не остыл еще Дмитрий Иванович. — Ну, обедал, обедал.

— А что ты ел, папа? — не отступала и Наташа.

— Яблоки, — проворчал Коваль. — Целое кило.

— Ага, яблоки на обед. Прекрасно! Фигуру бережешь? — «Щучка» перешла в наступление. — А я — молодец, сегодня уже три раза ела, — улыбнулась она. — Сам себя не похвалишь — никто не похвалит. Сейчас сбегаю в буфет и возьму что-нибудь для тебя. Ты что хочешь? Бутерброды, яйца, кефир, сок?

— Давай, давай. Все равно.

Бутерброды были с ветчиной. Сперва Коваль надеялся просмотреть за ужином вечернюю газету, но едва принялся за бутерброды, ощутил, что чертовски голоден. Он жадно ел, сдерживая себя, чтобы не глотать непрожеванные куски. О газете он забыл начисто. Наташа, глядя на него, с сочувствием улыбалась. Откупорив бутылку айвового сока, она наполнила два стакана — себе и отцу.

— Вообще, папа, так дальше не пойдет. Что я должна, как нянька, следить за тобой? Бутерброды — это ужин. А днем обязательно нужна горячая пища. Сегодня уже поздно, а завтра — пожалуйста, будь добр, — спустись вниз, в ресторан, и пообедай. Или где-нибудь в столовую забеги. Возле самой милиции, совсем рядышком, есть очень приличная столовая. Я серьезно говорю, главное — суп или борщ, а то язву желудка заработаешь, курильщик! При таком умственном напряжении обжорой надо быть. Что, я не права?