Алексей Ракитин - Скопец

— Простите, что перебиваю, а что такое «коллизия»? — задал уточняющий вопрос Базаров.

— В том контексте, в котором это слово употребил я, оно означает столкновение противоречащих друг другу правовых норм, законов или признаваемых законом документов. В данном случае, налицо столкновение двух волеизъявляющих документов, имеющих, судя по вашим словам, равную юридическую силу. Я говорю о разновремённых завещаниях. Существуют определённые правила разрешения такого рода противоречий. Для вас важно, чтобы открытие нового завещания осуществлялось юридически корректно, сие может оказаться очень важно при последующей верификации нового завещания в суде, если дело дойдёт до суда. Пожалуй, Владимир Викторович, я возьмусь за это дело. Свою задачу я вижу в том, чтобы проследить за правильностью действий всех заинтересованных лиц в процессе розыска и открытия завещания. Как я понимаю, это займёт всего пару-тройку дней. Если завещание действительно существует («Существует, существует!» — закивал Базаров), то оно отыщется. Мои условия таковы — двадцать пять рублей в день.

— А… — посетитель на секунду запнулся с раскрытым ртом, — а процент вы не оговариваете?

— Процент от чего? — не понял Шумилов. — От суммы завещания, что ли?

— Ну да…

— Помилуй Бог, это был бы грабёж. Если новое завещание составлено с соблюдением всех необходимых требований закона, свои деньги вы получите безоговорочно, и моя помощь в том не потребуется. Называть процент от суммы завещания — это значит отнимать то, что принадлежит вам по праву. А я ведь не грабитель с большой дороги!

Базаров несколько мгновений изучающе смотрел в глаза Алексея, точно не совсем верил услышанному, затем с чувством произнёс:

— Благодарю вас, господин Шумилов, вы действительно благородный человек. С меня ещё плюс стол. Только умоляю — поедемте прямо сейчас. Боюсь, если завтра пристав прямо с утра придёт, вы не успеете к началу всей этой котовасии. Путь-то неблизкий! А я бы вам комнату в доме организовал. Поедемте, господин Шумилов, а-а?

— Я так понимаю, вы приглашаете меня в дом вашего покойного хозяина. Но ведь вы не хозяин и не можете распоряжаться…

— Теперь в доме живёт племянник Николая Назаровича. Я полностью уверен, что он согласится со мною, что такой человек как вы просто необходим в данной ситуации. Так что никакого противодействия ни с чьей стороны не бойтесь — его не будет. В том ручаюсь.

— Ну, что ж, подождите меня с четверть часа, я соберусь, и мы поедем, — согласился Шумилов.

И действительно через четверть часа Шумилов вышел из дома со своим новым знакомым, предупредив г-жу Раухвельд, что, уезжает по делам и, возможно, задержится на пару дней.

Дождь несколько присмирел, хотя полностью не прекратился. Мужчины вышли на проспект, кликнули извозчика и поехали. Их путь лежал в предместье Санкт-Петербурга, знаменитое дачное местечко под названием Лесное. Там вокруг обширного лесного массива, отданного в ведение Земледельческого института, расположилось большое количество дач столичной знати и высшего чиновничества с относящимися к ним участками леса, порой весьма значительными. У Соковникова, как сказал Базаров, там находилось во владении четыре гектара леса; такой завидный кус земли сам по себе являлся целым состоянием, принимая во внимание дороговизну земельных наделов в непосредственной близости от столицы!

Мягко покачиваясь на рессорах, экипаж бойко катил по городским улицам. Приподнятый верх укрывал пассажиров от дождя, а неблизкий путь располагал к неспешной беседе.

— Почему же мы едем на дачу? — поинтересовался Шумилов. — Разве ваш хозяин не имел городской квартиры?

— У него не то, что квартира, у него целый особняк на Вознесенском проспекте, — усмехнулся в ответ Базаров. — Просто последние два года он в город только изредка наведывался, а жил всё больше на даче.

— Почему так?

— Болел. Сердце. Водянка была, ноги опухали, ему и ходить-то было тяжело, и сидеть, а в коляске так растрясёт, бывало, еле живой приезжал.

— Умер Соковников своею смертью?

— Неужто вы думаете, что его убили, или сам решился руки наложить? Что вы, что вы, такого с ними не бывает… Я хочу сказать, с богатыми людьми. Он умер своей смертью, тут ни у полиции, ни у докторов никаких сомнений не возникло.

— Долго ли вы у него служили?

— Да уж, почитай, пятнадцать лет.

— Судя по величине участка в Лесном, осмелюсь предположить, что покойный был весьма богатым человеком. Я прав?

— А то как же! Раньше он был, полагаю, в числе богатейших людей государства. Миллионщик! От брата получил колоссальное наследство. И то сказать, чтоб вы составили представление: он двум управляющим, работавшим у брата, при расчёте подарил миллион рублей серебром.

— Да что вы! — не поверил Шумилов. — Это миф, наверное!

— Какой там миф, чистая правда! Фамилии этих людей известны, и история эта тоже широко известна, тайны не составляет. Правда, следует признать, что в последние годы Николай Назарович несколько поиздержался. Много потерял на биржевых делах, неудачно вкладывался, чутья нужного не имел, также много потерял в неудачных операциях с торговым домом братьев Подсосовых. Много жертвовал, многим помогал. Валаамскому монастырю очень много пожертвовал, говорят, чуть ли не миллион, но точно утверждать не стану, цифирь в точности мне неизвестна. Знаю, что на Валааме он церковь построил. Кроме того, Николай Назарович жил на широкую ногу. Это сейчас в дому пусто стало, приедете, сами увидите, а лет пять тому назад… у-у…! гостей полон двор, все спальни заняты, с утра до вечера обеды, музыка, танцы, литературные и костюмированные вечера. Ни дать не взять, венецианский дож! Опять же, театрал был завзятый. Сколько народу вокруг него хороводом вертелось — актерки разныя, художники, стихоплёты, проходимцы всех мастей. И всяк норовил у него денег попросить.

— И давал?

— Конечно, давал. Особенно поначалу. Ему приятно было, что перед ним заискивали. Да и то сказать, а кому было бы неприятно? Деньги рекой лились, но потом, в последние годы, Николай Назарович удалил всех от себя. Затворился на даче. Только меня и держал при себе неотлучно. Ещё управляющий часто бывал, Селивёрстов Яков Динилович.

— А почему из родни только племянник? — полюбопытствовал Шумилов. — Ни жены, ни детей, ни братьев или сестер?

— Хех, вы скажете тоже… Он же скопец! К семейной жизни никак не приспособлен, ни к деторождению, ни к плотским радостям. Он и не делал из этого никакой тайны. Какая уж тут тайна может быть, когда даже следствие по поводу его насильственного оскопления имело место, правда, давно, лет сорок пять тому назад.

— То есть оскопили его в детстве? — уточнил Шумилов.