Аркадий Гендер - Дотянуться до моря

Я проснулся. Колотилось сердце, подушка под затылком была мокрой от пота. Видение только что пережитой смерти было настолько реальным, что я не мог поверить, что это был только сон. Дарья склонилась надо мной, чем-то упоительно прохладным вытерла мне лоб. «Это был бэд-трип, — прошептала она, — всего лишь бэд-трип. Успокойся, мы успели».

«Да, мы успели», — с огромным облечением подумал я, вспоминая сумасшедшую гонку к последнему еще не заполненному убежищу, вырубленному в неприступных склонах Канчунгского склона Джомолунгмы. Последнюю неделю шли пешком, неся с собой только небольшой запас пищи и воды. Три дня назад я простудился, через двое суток запасенный одним из группы градусник показал у меня температуру 42,9. Я не мог идти и полз, разрывая в клочья колени и пальцы. Вся группа ушла далеко вперед и вверх, только Дарья оставалась со мной. Она постоянно плакала — от того, что не может помочь мне, от того что время «Z», когда галактическая вспышка испепелит все живое на Земле, все ближе. От того, что умру я и от того, что она могла бы успеть, но не может бросить меня и поэтому умрет тоже. Я видел весь этот винегрет чувств в ее заплаканных глазах, и полз, полз, потому что не хотел умирать, а еще больше не хотел, чтобы умерла она.

Мы успели каким-то чудом. То есть, мы не успели, но кто-то из астрономов ошибся в расчетах, и это подарило человечеству (и нам!) лишние дни. Я потерял сознание в километре от убежища, уже в виду его исполинских, еще пока распахнутых настежь стальных гермоворот. Нести Дарья меня, конечно, не могла, но, пятясь задом, тянула меня за запястья по каменистой дороге, под гулкие раскаты колокола, отбивавшего каждую минуту из последнего часа, оставшегося до закрытия. Мы пересекли заветную «линию ворот» на пятьдесят восьмом ударе, — гигантские створки начали закрываться через две минуты. Скоро я очнулся, но первое, о чем я подумал, снова обретя способность соображать, что Дарьины глаза необъяснимо грустны. «Ты грустишь о тех, кому не хватило места в убежищах?» — спросил я. «Да, — ответила она, целуя меня в лоб. — И о нас, ведь мы тоже умрем». «Мы все умрем когда-то, верно?» — улыбнулся я, но она грустно покачала головой. «Не когда-то, мы умрем вместе с остальными, — пояснил она. — Температура вихря оказалась гораздо выше, ворота не выдержат. Все оказалось напрасно». И она заплакала.

Когда ударил вихрь, убежище затрясло так, как будто содрогнулась вся планета. Высоколегированная броневая сталь в четыре метра толщиной, из которой были сделаны ворота, выдержала первый напор, но от температуры в три тысячи градусов начала плавиться. Скоро воздух в убежище стал горячим, как дыхание самума. Люди готовились к смерти. Кто-то пил, кто-то молился, кто-то что-то писал. Мы с Дарьей решили встретить смерть по-другому. Мы пробрались почти к самым воротам, так близко, как позволял это жар от уже начинавших светиться створок. К нашему удивлению, таких, как мы, оказалось немало. Мы посмотрели на другие пары, рассмеялись и стали срывать с себя одежду, ведь было жарко, очень жарко. Голые, мы смотрели друг другу на друга. Странно, но в глазах Дарьи не было страха смерти, — надеюсь, что она не видела его и в моих глазах. По Дарьиной коже тек пот, большая капля повисла на ее соске и упала на бетонный пол. Раскаленный овал посредине ворот из бордового стал оранжевым. «Я люблю тебя!» — сказал я ей. «I love you, Jenny!» — сказал рядом парень-американец своей подружке. «Ti amo!» — раздалось поодаль, «Jetaime!» — еще дальше. Говорили на китайском и японском, хинди и суахили, — надо думать, о том же. «Я тоже люблю тебя, — ответила Дарья. — Люблю больше жизни и сильнее смерти. Как жаль, что у нас осталось так мало времени. Возьми меня». Я присел, руками обхватил ее под колени и легко поднял. Она обвила ногами мои бедра, закрыла глаза и насадилась своим естеством на меня. «А-ах!» — сорвался вздох с ее губ, и вслед за ним застонали, заохали, закричали, начав совокупляться, сотни пар вокруг. Кто-то делал это стоя, как мы, кто-то лежа на становившемся горячем полу. С каждым движением я подбрасывал партнершу все выше; она срывалась с меня, словно космическая ракета со старта, но вновь и вновь с сочным шлепком возвращалась точно на место, и мой распаленный шток все глубже и глубже вонзался в глубь ее чресл. Такого секса у нас не было никогда; ее глаза вылезли из орбит, рот распахнут в непрекращающемся крике наслаждения и… боли. Потому что оранжевый цвет сменился ярко-желтым; раскаленное пятно на воротах стало объемным, выпуклым. От него шел нестерпимый жар; я чувствовал, как горят пальцы моих рук, сжимающих Дарьины ягодицы, ее волосы начали дымиться. «Боже, я кончаю!» — закричала она, и вслед за ней закричали, завопили, завизжали тысячи женщин. Чувствуя, как подступают финальные содрогания, я последним усилием воли не дал закрыться своим глазам. Свечение раскаленного металла стало ослепительным; с трудом удерживая Дарью одной рукой, я вытянул другую в сторону этого сияния, чтобы укрыться от нестерпимого жара и увидел, как вспыхнули мои пальцы. Дарьин крик оборвался, ее волосы превратились в жуткую огненную корону. Я перестал видеть, — наверное, взорвались от жара мои глазные яблоки. Наверное, мы превратились в два огненных факела, но это горела только кожа, — мышцы, сухожилия, сосуды, нервы еще выполняли свою функцию. Я еще испытывал это восхитительное ощущение себя внутри другого; наши горящие тела еще двигались в унисон. Еще секунда — и мое солнце должно было ослепительно вспыхнуть над горизонтом сознания, но какой же бесконечно длинной оказалась эта секунда! Уже мертвая Дарья сжимала руки на моей шее, а я все еще наслаждался ею. И вот, наконец — взрыв, вымет, гигантский протуберанец ощущений, перекрывающих адскую боль от горящей плоти. Я закричал, и все кончилось, накрытое волной жидкого металла и жуткими предсмертными криками людей, в оргазмических судорогах превращающихся в пепел.

Я очнулся. Две или три секунды ушло, чтобы осознать, что я жив, что это был только сон. Я лежал на постели голый, голая Дарья лежала рядом и с улыбкой смотрела на меня. «Это был сон, просто сон», — сказала она. «Откуда ты знаешь? — удивился я. — Откуда ты знаешь, что то, что я видел, было только сном?» «Я ведь была в этом сне, верно? Так как же я могу не знать?» — спросила она, и я удивился простоте и исчерпывающей краткости довода. «Где мы? — спросил я, оглядываясь. — Дома? У Володи?» «Да, мы дома», — уверенно ответила Дарья. Она встала с постели, сладко потянулась, как после длинного перелета. Как завороженный, я смотрел на грациозные движения ее тонкого и изящного тела, узнавая и не узнавая ее одновременно. С одной стороны, это несомненно, была она — ее лицо, тело, голос, интонации. Но с другой стороны, что-то в ней изменилось настолько, что разум мой отказывался верить глазам. И — главное — непонятно было, в чем изменения. А Дарья подошла к окну и отдернула плотную штору. Хлынувший свет был настолько ярок, что я прикрыл глаза рукой. «Посмотри!» — воскликнула Дарья, и в ее голосе было столько восхищения, что несмотря на жуткую боль под бровями, я медленно открыл глаза.