Юлия Михалева - Невидимые

Кабинет старик оставил открытым. Из его окон до коридора добрались солнечные лучи. В них резвилась и нежилась пыль, которая — совершенно точно — успела оплести все.

Однако, пожалуй, начать в самом деле стоило с грязных рубах. А там, если Старый Лех не проснется, можно украдкой прибраться. К другим все равно опоздала, а старик, не ровен час, задохнется.

Матрена осторожно толкнула дверь, но та не открылась, встретив препятствие. Ее словно чем-то подперли. Старый Лех, поди, разбросал прямо под ней одежду. Он не отличался аккуратностью — это верно.

Прачка навалилась плечом и надавила. Образовалась щель, в которую стало видно кровать — но хозяина на ней не было. Странно. Раз он уже поднялся, то отчего молчал?

— Лех Осипович! Вы не оставили мне белья… — чересчур весело-добродушно — как с младшим, когда его следовало угомонить, не допуская слез — объявила Матрена.

Но ни ответа, ни шороха из других комнат не последовало. Он что, заснул в кресле?

Пришлось приложить силу, чтобы расширить вход достаточно и суметь протиснуться.

Теперь стало ясно, почему дверь не открывалась. К ее ручке тонкой веревкой был привязан за шею сам Старый Лех. Выпрокинув язык, он в упор смотрел на Матрену белками мертвых глаз.

Прачка вскрикнула, и, отбросив корзину, бросилась прочь из комнаты. Быстро, совсем, как в пору гибкой юности, добежала до парадной двери, схватилась за ручку — однако, остановленная внезапной мыслью, убрала руку.

Отдышавшись, она вернулась на лестницу.

Задолго до того, как к дому Старого Леха прибыли сыскари, у порога собралась толпа зевак. Городовые, приведенные Матреной из ближнего участка, с трудом сдерживали желающих заглянуть внутрь. А таковых имелось немало, начиная от любопытных студентов и заканчивая шаромыжниками. Прослышав о том, что Старый Лех собирал антиквариат, они очень надеялись чем-нибудь поживиться.

Число зрителей росло, как снежный ком, прибавляясь не только бездельниками да прислугой, но и чиновниками, спешащими на службу.

Ближе всех ко входу расположились три репортера и фотограф, зорко оберегавший свою тяжелую треногу от посягательств и неосторожных движений. Они прибыли одними из первых — вот у кого сыщикам стоило поучиться скорости. Не добившись ничего от городовых и отчаявшись проникнуть в дом, репортеры перенаправили все внимание на Матрену. Она, не привыкшая к такому интересу, покрылась красными пятнами, но отвечала охотно — если успевала вставить слово.

— Дверь точно была заперта? Вам не показалось? — в очередной раз переспрашивал бойкий молодой репортер по фамилии Бирюлев — щеголь с кокетливо закрученными усами.

— Как же могло — я ведь ее своим ключом открывала.

— Определенно, снова невидимые!

— Не спешите с выводами, дорогой коллега. Господин Коховский мог просто покончить с жизнью, — мрачно заметил крупный, низкий обладатель мясистого носа, пришедший в паре с фотографом.

— Но вы ведь и сами не верите в это, сударь? Иначе бы не прибыли сюда, не так ли? — недобрые взгляды, которыми перебрасывались репортеры, мало вязались с елейными нотами в голосах.

— Да Лех Осипович не стал бы… Он совсем не таков, — вставила Матрена.

— Но наверняка мы того не знаем, — продолжал гнуть свое мрачный. — А может, и вовсе нет никаких невидимых? Я вот в них не очень-то верю. Весна, одинокие пожилые господа решили свести последние счеты. Череда совпадений, не более.

— Да вы шутите? — возмутился Бирюлев. — А как же ценности?

— Их могла прибрать и прислуга, потому как точно знала, что где лежит, — мрачный усмехнулся, выразительно посмотрев на Матрену.

— И все-таки четыре пожилых господина за один месяц не могут быть случайностью.

— Дама. Среди погибших одна дама, — вмешался третий, не по возрасту безусый и угреватый. — Не знаю, как господин Коховский, но что до первых трех, так в полиции признали — их достоверно задушили.

Бирюлев, к неудовольствию коллег, черкнул в блокноте.

— Да и с прислугой тоже не сходится, — продолжил угреватый. Стремление показать себя знающим победило желание утаить информацию от конкурентов. — Полиция первым делом на нее и грешила. Но вышло так, что господин Грамс рассчитал свою задолго до нападения, а госпожа Павлова отпустила к родным. То есть прислуга, да и то — приходящая, имелась только у полковника и господина Коховского.

— Что же пропало? — обратился Бирюлев к Матрене.

— Так я ж не знаю. Гляжу, вроде не хватает кое-чего…

— Чего?

— Ну, вот часы у Леха Осиповича были. Большие. Золоченые. В кабинете стояли. Фигурка мраморная в спальне. И еще…

Не дослушав, репортеры бросились наперерез двум сутулым фигурам, подходившим к дому.

— Это снова невидимые? Четвертый случай?

— Кто-то подозревается?

Выставив вперед ладонь, старший сыщик — вислоусый и хмурый — без слов проследовал дальше. Тот, что помоложе, немного отстал и собрался что-то ответить, но, взглянув на коллегу, тоже решил сохранить молчание.

Кивнув городовым, сыщики зашли в дом.

Одновременно послышался хлопок и запахло магнием. Однако, судя по выражению лица, фотограф в сделанном кадре сомневался.

Репортеры вернулись на свой пост у входа.

— Четвертый случай, говорите? — спросил, подойдя ближе, господин в бежевом сюртуке и котелке.

— Да, и все с периодичностью в две недели, — отвечал, внимательно глядя на дверь, угреватый.

— Как вы сказали? Невидимые?

— Так их прозвали. Проникают в дома, не оставляя следов взлома.

— Однако. Кто бы мог подумать, — зевака сокрушенно прицокнул. — И как же они это делают? Подбирают ключи?

— Похоже на то. Если бы жертвы впускали их сами, то двери не остались бы запертыми. Но есть и другие странности, — язык угреватого окончательно развязался. — В полиции говорили, что погибшие не сопротивлялись. Их как будто застали врасплох.

— Спали?

Репортер покачал головой.

— Видели бы вы, где их нашли! Посмотрел я на двух последних.

— А я лично самого первого обнаружил, — вставил Бирюлев.

— И вещи. Никакого беспорядка. Они точно знали, где что лежит. Не брали все подряд. Сейф полковника… — угреватый кашлянул и пресек поток откровений. — Орудует банда. Это всем очевидно.

— Верно говорите, — откликнулась позабытая Матрена. — Я поняла, что в комнатах что-то не так, но если бы не Лех Осипович, то и внимания бы…

— Неужто всех убили тут, у нас? — перебил рабочий с разбитой губой и глубокой ссадиной на переносице — долговязый и до того худой, что поношенная поддевка висела на нем мешком. Он уже давно прислушивался к разговору.

— Не совсем. Здесь проживал только господин Грамс. Полковник и госпожа Павлова жили в других — и разных — кварталах.