Александр Ярушкин - Траектория

Протягиваю руку.

— Прощайте...

Павел молча снимает перчатки, медлят, едва касается пальцами моей ладони.

Быстро поднимаюсь на подножку и, не оглядываясь, прохожу в вагон. Окно моего купе выходит на противоположную от перрона сторону. Прямо перед глазами грязно-белая цистерна с угрожающей надписью «Огнеопасно!» Легкий рывок — и цистерна начинает уходить в сторону, словно растягивается.

Проводница, заспанная девушка со слипшимися прядями рыжих волос, прячет мой билет в один из многочисленных кармашков брезентовой сумки.

— В Новосибирске разбудите, пожалуйста, я очень крепко сплю,— прошу я.

— Обязательно,— хмуро буркает она.

Засыпаю. Во сне вижу Толика. Он в толпе

своих учеников встречает меня на платформе. Просыпаюсь оттого, что кто-то отчаянно рвет дверь купе.

— В чем дело?! — возмущаюсь я.

— Чемоданы поставить нужно! — командуют с той стороны.

Открыв дверь, уже более спокойно спрашиваю:

— Какая станция?

— Новосибирск.

— Что?!

Должно быть, на моем лице все написано. Несостоявшиеся соседи отшатываются в сторону, любезно предоставляя мне возможность напялить задом наперед свитер, воткнуться головой в шапку и одновременно руками — в рукава шубы, выдернуть из-под матраца «дипломат», сорвать с крючка сумочку и выскочить в коридор. Пробегая мимо третьего купе, слышу сонный голос проводницы.

— Эй, вы, там, наверху! — цитирует она слова из песни, исполняемой популярной певицей,— Новосибирск!

— Билет?! — накидываюсь на нее, понимая, что говорить ей, о чем я сейчас думаю, нет времени. — Билет где?! Мне отчитываться...

— В моем купе, на столе,— с сонной интонацией отвечает проводница,— Постель сдали?

Меряю ее уничтожающим взглядом.

— Ладно, сама соберу,— вяло соглашается она.

Схватив билет, выпрыгиваю из вагона. Иду мимо состава, а он все стоит и стоит. Как всегда в таких случаях, не покидает ощущение, что забыла что-то важное. Останавливаюсь. Гвоздики! Они так и остались лежать на столе.

И тут же замечаю движущуюся навстречу длинную сутуловатую фигуру в коротком пальто с поднятым воротником, в кроличьей шапке с опущенными ушами. Толик, вытянув шею, всматривается в светящиеся окна вагонов, протирает очки. Увидев меня, он радостно восклицает:

— Лариса!.. Я вчера из Москвы, а тебя нет. Позвонил вашим, потом — в Омск, и любезный молодой человек по фамилии Черный сообщил мне номер поезда...

Как все-таки это здорово — вернуться домой!

34.

Понимаю, что воскресенье. Но меня так и подмывает позвонить шефу. Даже Толик, которому я надоела со своими сомнениями «звонить — не звонить?», в конце концов не выдержал и прочитал мне небольшую нотацию, смысл которой сводился к тому, что Павел Петрович работает слишком напряженно для его возраста, и в выходной день беспокоить его просто свинство.

Поэтому в понедельник поднимаюсь раньше обычного и уже в начале девятого подъезжаю к прокуратуре. Странное дело: окно кабинета Павла Петровича не освещено, а прокурорская «Волга» у крыльца. Ставлю «Ниву» рядом. Дверца «Волги» приоткрывается, и из нее высовывается удивленный Виктор.

— Вы что, Лариса Михайловна, уже вернулись?

— Нет еще,— улыбаюсь я.— Ты куда шефа дел?

— На электрокардиограмму отвез. Его что-то вчера прихватило. Сегодня кое-как с женой его уломали. Хорохорится: мол, отпустит, и не так раньше прижимало...

Поднимаюсь на крыльцо и слышу, что меня окликают. Оборачиваюсь. Ко мне спешит невысокая женщина в приталенном зеленом пальто с лисьим воротником. Цвет ткани я еще различаю в сумеречном свете уличного фонаря, а лица разобрать не могу.

— Лариса Михайловна,— снова с волнением в голосе окликает женщина,— Здравствуйте, это я, Хохлова.

— Что случилось, Вера Николаевна?

— Я видела того человека,— торопливо говорит она.— Того самого, который забрал телогрейку Алексея.

— Где?!

— Возле киоска по приему стеклотары, недалеко от нашего дома. Я на работу бежала, вижу — он в очереди стоит.

Вот и попробуй спланировать свой рабочий день! Специально приехала пораньше, чтобы напечатать постановление об аресте Репикова и к приходу шефа положить на стол. Но сообщение Хохловой игнорировать нельзя. Неизвестный может исчезнуть.

— Садитесь,— возвращаясь к «Ниве», прошу я.

Резче, чем обычно, срываю машину с места.

После минутного молчания Хохлова спохватывается:

— Лариса Михайловна, телогрейку-то я другую отдала.

От неожиданности притормаживаю.

— В таком состоянии была... Ошиблась. Вместо той, в которой погиб Алексей, отдала нашу. Он в ней на рыбалку ездил, в колхоз. Стала в кладовке прибирать, а та, что со стройки, висит.

— Пуговицы все на месте?

Вера Николаевна удивленно смотрит на меня.

— Пуговицы?.. Нет, верхняя оборвана.

Чужие ошибки иногда приносят пользу. Теперь у меня полный комплект для экспертов — и пуговица, и телогрейка.

Похоже, Вера Николаевна намеревается окончательно ошарашить меня новостями:

— Вы знаете, к нам приехал знакомый Алексея, я вам про него рассказывала, из Шадринки...

— Данилов?

— Ну да, Михаил Дементьевич... Алексей летом у него жил. Да вы же его знаете, вы же были у них...

Она, видимо, ждет, что я объясню цель своей поездки в Шадринку, по мне не до этого. Коротко отвечаю:

— Да, мы знакомы.

— Очень хороший человек,— словно споря со мной, произносят Вера Николаевна.— Мы же для него никто, а он приехал в такую даль, целый чемодан гостинцев привез: мясо копченое, мед горный, орехи...

— Где он сейчас?

— Встал пораньше, по магазинам пошел. Колбасы ему заказали и кукурузных палочек...

Почти не снижая скорости, подъезжаю к разномастной очереди у приемного пункта. Спрашиваю у Хохловой:

— Здесь?

— Вторым стоит.

Расслабленно откидываюсь в кресле,

— Подождем...

Вторым в очереди стоит худой, ниже среднего роста мужчина. Рядом с его подшитыми валенками с загнутыми голенищами лежит на санках огромный рюкзак. Мужчина ловким рывком закидывает рюкзак на прилавок и спорыми движениями выставляет бутылки. Получив деньга, задирает вверх острый подбородок, очевидно, еще раз прикидывая, сходятся ли его подсчеты с расчетом приемщицы, скручивает рюкзак, берется за санки.

Жду, когда он отойдет от киоска шагов па тридцать, и осторожно трогаюсь за ним. Поравнявшись, открываю дверцу.

— Гражданин, можно вас на минуточку?

— Пожалуйста,— останавливается он.

Изучив мое удостоверение, мужчина оторопело оглядывается по сторонам, затем кривится:

— Что, бутылки нельзя сдавать?.. Все думают, если бутылки сдает, значит, алкоголик. Никогда не пил, а теперь и вовсе не могу. Здоровье не позволяет. Если хотите знать, третий год на инвалидности сижу! А бутылки вот — собираю…