Елена Богатырева - Ловцы душ. Исповедь

После этого отношения внутри кружка обострились. Особенно — между мужчинами. Лешка ни с кем не говорит, но мне кажется, спроси его относительно нынешней роли Андрея как Сениного заместителя, и он просто взорвется. Единственное, что его сдерживает, так это надежда на скорейшее возвращение Сени…

Сегодня женя получила письмо от Сени. Давала его читать всем нам по очереди, чтобы каждый мог убедиться… Произошло невероятное, вместо того чтобы уволиться с работы и вернуться к нам, Сеня взялся читать курс лекций для старшекурсников и все письмо расписывает прелести своего взаимопонимания с учениками. Ни слова о возвращении.

Галя ударилась было в панику, но Андрей отвел ее в сторонку и недолго о чем-то с ней говорил. Она вернулась к нам спокойная и веселая. Мне это не понравилось, но кого нынче здесь интересует мое мнение? Мой муж теперь всеобщий любимец, и мне даже не с кем поговорить о нем. Даже Маша уклоняется от таких разговоров, чем он их всех приворожил?

Прошла неделя, прежде чем я взялась описывать события, которые потрясли нас всех. Мне казалось, что теперь я смогу, но, похоже, я переоценила свои возможности. Как можно описать то, что случилось?!

Это произошло в прошлую пятницу. Обычный день. Никаких предчувствий — вот что самое ужасное. Беда страшна своей неожиданностью…

В середине дня Леша пошел ловить рыбу. Он долго не возвращался, но мы не придали этому значения: такое случалось. Но Женя и Андрей вернулись с работы, и мы ждали его еще некоторое время, не решаясь ужинать. Кажется, женя пошутила насчет того, что дурной пример Сени заразителен и, может быть, Лешка тоже решил отправиться в Ленинград. После ужина, когда совсем стемнело, все занервничали. Андрей и Дима приказали нам запереться в доме и отправились на поиски Лешки. Вернулись они довольно скоро — бледные, перепуганные и перемазанные грязью. У Димки зуб на зуб не попадал. То, что сказал Андрей, до сих пор не укладывается у меня в голове. «Лешки больше нет», я бы никогда не поверила в такое, если бы не увидела собственными глазами…

Ребята побежали к реке, а я осталась дома, потому что боялась оставить одного спящего Вадю. Маша рассказывала потом, что он лежал внизу, на берегу, у самой воды, среди камней с разбитой головой и неестественно вывернутой левой рукой. Тело было совсем холодным. Они принесли его в дом, положили на его кровать, и мы долго потом сидели вокруг, не смея поднять глаз друг на друга.

Андрей опомнился первым и устроил настоящее дознание, спрашивая каждого из нас, кто видел Алексея последним, кто говорил с ним и не замечали ли мы в лесу подозрительных людей. Последний вопрос застал меня врасплох. Я покраснела до корней волос. Хорошо еще, что было темно и этого никто не заметил.

Я хотела признаться… Ведь смерть Леши была насильственной, я должна была признаться. Но словно ветерок пробежал по моим рукам, и пламя свечи, которую я держала в руке, едва не погасло. И я поняла: Данила где-то рядом. Он не мог. Это неправда. Я промолчала и мучилась своим отступничеством. В конце концов я решила, что смогу сказать о Даниле Андрею после, наедине.

Он запретил нам даже думать о милиции, если мы все не хотим попасть за решетку. Если хотим жить… Все подавленно молчали, понимая его правоту. Он первым взялся за лопату, встряхнул Дмитрия, и они оба ушли в лес рыть могилу.

О цветах никто не подумал. Только Галя. Наверно, Лешка ей все-таки нравился. Он так смешно ухаживал за ней в Ленинграде. Она не забыла. И теперь вот робко положила на землю букетик желтых полевых цветов.

Андрей поднял букет и швырнул в сторону. «Дура, — сказал он ей. — Может быть, еще памятник поставим, чтобы все знали…» Действительно, цветы — это неосмотрительно. Ведь даже холмика могильного нет. Землю утрамбовали, чтобы никаких следов, нам всем угрожает опасность быть привлеченными. Слово «расстрел» впервые вызывает у меня тошноту, как если бы относилось непосредственно ко мне. Но все-таки Андрей был непростительно груб. Разве так можно? Но он переволновался за нас, я понимаю. Он ведь был на работе вместе с Женей, поэтому, если что, им-то как раз ничего не грозит.

В эту ночь я не смогла уснуть. Я сидела на кровати и думала о том, что Лешка теперь лежит в земле. Страх перед смертью, перед той, которая придет за каждым из нас и каждого уложит в глухую могилу, парализовал мою душу.

Я вышла к Андрею на крыльцо. Он курил одну папиросу за другой. Я положила ему голову на плечо и только тогда заметила, что его колотит почти также, как и меня.

— Что бы мы без тебя делали? — всхлипывая, сказала я. — Даже не знаю, что бы мы делали…

Он порывисто обнял меня и прижал к себе. Мы так давно не были близки с ним, что, несмотря на все ужасы прошедшего дня, я почувствовала вдруг безумное влечение к нему. Мы целовались как сумасшедшие, вопреки нашему уставу, впервые за те месяцы, что провели на Алтае.

Эта близость не имела ничего общего с любовью или нежностью. Эта ночь не походила ни на одну из тех ночей, которые мы провели вместе в Ленинграде в нашей общей спальне, неистовство страсти, которую я внезапно испытала, имеет лишь одно оправдание: смерть была так ужасна, что мне любой ценой нужно было утвердиться в этой жизни, доказать самой себе, что я жива.

То, что он изменяет мне с Женей, не имело больше никакого значения. (Не будь он моим мужем, меня вряд ли остановило бы и это обстоятельство.) Я была ранена страхом, и кровь хлестала из раны. Средства в таких случаях не выбирают. А Андрей был средством, способным дать мне возможность выжить… Меня поймет лишь тот, кто закопал близкого человека в лесу, а потом затаптывал землю, чувствуя под ногами его лицо, его руки, его глаза… чтобы никто никогда не явился сюда прочитать над ним молитву…

Страсть моя и вполовину осталась неудовлетворенной и еще долго туманила мне голову. Но потом я пришла в себя и стала прислушиваться к тому, что уже давно говорит мне Андрей.

Он говорил, что теперь мы должны держаться все вместе и слушаться его беспрекословно. Он сумеет избавить нас от наказания… Он так и сказал: наказание. Будто мы все виноваты в смерти Леши. Это меня покоробило, и я бросила что-то насчет людей, разгуливающих в лесу. Я не хотела рассказывать ему. Но он вцепился в меня мертвой хваткой и заставил рассказать все с самого начала, я рассказывала и плакала, потому что он после каждого моего слова обнимал меня и стонал: «Девочка моя родная, разве можно быть такой неосторожной! Ведь на месте Леши могла бы быть ты…» И я почти поверила ему в тот момент…

Он запретил мне уходить далеко от дома и следующим же вечером привез из деревни охотничье ружье. Димке было велено не спускать с нас глаз, пока не выяснится, бродит ли еще в лесу убийца.