Алан Брэдли - Я вещаю из гробницы

Отпустить себя.

— Нет!

Кто это прокричал?

Это я?

Или Харриет?

Я слышала голос как будто на расстоянии.

— Нет!

Теперь она отпустила мою шею и начала копаться в моих карманах — сначала в одном, потом в другом.

Я дернулась вперед, растопырив пальцы, и сбила очки с лица мисс Танти.

Немного, но уже кое-что. Я повернула голову в сторону и втянула полные легкие свежего воздуха — один быстрый глубокий вдох, другой, третий.

Лишившись своих мощных линз, мисс Танти осматривала кухню, и ее безумные глаза были огромными и усталыми, слабыми, водянистыми и несфокусированными.

Пытаясь выбраться из кресла, я сделала маневр влево, но она блокировала меня бедрами, словно игрок в регби.

Я подалась вправо, но она была и там.

Пусть даже я виделась ей не более чем размытым пятном, эта женщина умудрялась перегораживать мне дорогу при каждом моем движении.

Выхода нет. Задней двери нет.

Вот она снова схватила меня рукой за шею, крепче, чем прежде.

Я увидела только один шанс.

В отчаянии я потянулась за спичечным коробком. Рванула, и деревянные спички посыпались на стол.

Когда мисс Танти снова занесла надо мной массивную руку с носовым платком, я чиркнула головкой спички по боковой поверхности коробка и неуклюже подняла ее за спиной.

Она потухла.

Я слишком быстро двигалась.

Я схватила еще одну спичку, зажгла и медленно, до боли медленно согнула локоть, поднося спичку к мисс Танти.

На секунду показалось, что ничего не произошло, а потом раздался звук, как будто очень большой сенбернар сказал: «Пф!»

К низкому потолку поднялся огромный клуб пламени, словно оранжевый воздушный шар, потом пламя волнами черного жирного дыма скатилось по стенам на пол и закрутилось у наших лодыжек густым удушающим дымом.

Бесконечно долгую долю секунды мисс Танти являла собой застывшую статую, в одной руке держащую горящий факел над головой, словно Деметра, спустившаяся в подземный мир в поисках потерянной дочери Персефоны.

А потом она заорала.

И все орала и орала.

Она уронила пылающий носовой платок и начала метаться от стены к стене, закашлявшись.

Кашель… вопль… кашель… вопль…

Этого достаточно, чтобы кого угодно довести до белого каления.

Она носилась кругами по комнате, налетая на мебель, словно чудовищная обезумевшая трупная муха, и билась то об одну дымящуюся стену, то о другую.

К этому времени я уже и сама кашляла, а мое лицо пекло, как будто я часами спала на пляже под августовским солнцем.

Я затоптала горящий носовой платок.

Мисс Танти продолжала орать.

— Прекратите, — сказала я. — Дайте мне посмотреть.

Я уже увидела, что у нее обожжена рука.

— Прекратите, — повторила я, но она продолжала вопить. — Прекратите!

Я ударила ее по лицу.

Может быть, я не такой хороший человек, каким предпочитаю себя считать, потому что я вынуждена признать, что это действие доставило мне большое удовольствие. Не потому, что это создание только что пыталось меня убить, и не потому, что моими действиями руководила месть, а потому, что в данных обстоятельствах это казалось правильным.

Она сразу же умолкла и уставилась на меня так, будто ни разу в жизни не видела.

— Сядьте, — приказала я, и — чудо из чудес — она смиренно повиновалась. — Теперь дайте руку.

Она вытянула покрасневший кулак, глядя на него с таким видом, будто это не ее рука — кого угодно, только не ее.

Я обыскала с полдюжины кухонных ящиков, пока не нашла марлевую салфетку, которой накрыла ее запястье. Взяла бутылочку с эфиром, которую она поставила на сушилку.

Я вытащила пробку и налила эфир на салфетку, наблюдая, как по ее лицу распространяется равнодушное облегчение, и она посмотрела на меня с немым обожанием или чем-то в этом роде.

Я открыла шкафчик под раковиной и наконец в проволочной корзине нашла то, что искала: картофелину.

Наполовину очистила ее, потом порезала на настолько тонкие ломтики, что сквозь них можно было бы читать Библию. Соорудив из них влажные припарки, я, убрав салфетку, разложила их на ее руке и запястье.

— Больно, — сказала мисс Танти, уставившись в мое лицо огромными лунными глазами, ее очки валялись на полу осколками.

— Не повезло, — ответила я.

Я вылетела из дома мисс Танти, будто за мной гнались все гончие ада, и не исключено, что так оно и было.

Я помчалась за угол и на Хай-стрит и через минуту уже колотила в дверь коттеджа констебля Линнета, часть которого служила полицейским участком Бишоп-Лейси.

Через на удивление короткое время взъерошенный констебль был уже в дверях, натягивая синюю форму, нахмурив лоб и выгнув брови.

— В доме мисс Танти! — закричала я. — Быстро! Попытка убийства!

Оставив изумленного констебля стоять в дверях, я бросилась в противоположном направлении к приемной доктора Дарби.

Будет ли мисс Танти еще сидеть в кухне, когда придет полиция? У меня были причины полагать, что да. Во-первых, у нее шок, а во-вторых, она не родилась с умением бегать на короткие дистанции. А в-третьих, прятаться негде. Бишоп-Лейси слишком мал для убежища.

Мне повезло. Когда я добралась до приемной, доктор Дарби был уже на улице и с помощью ведра и губки смывал пыль и грязь сельской практики со своего «морриса».

— Мисс Танти обожгла руку, — сказала я ему, задыхаясь. — Взрыв эфира! Я уже приложила немного холодного эфира и примочку из картофеля.

Доктор Дарби кивнул с умным видом, как будто такие происшествия случались с ним каждое утро перед завтраком. Когда он нырнул в свою приемную за чемоданчиком, я снова бросилась бежать.

Я могу его опередить. По крайней мере, надеюсь на это.

Но его «моррис» обогнал меня, не успела я еще добраться до Коровьего переулка.

Я догнала констебля Линнета в тот момент, когда он подошел к калитке мисс Танти.

— Стой тут, — приказал он, поднимая руку с весьма официальным видом. — Снаружи, — добавил он, как будто я могла не понять.

— Но…

— Никаких но, — отрезал он. — Теперь это сцена преступления. У нас есть приказ.

Что он имеет в виду? Инспектор Хьюитт официально запретил пускать меня?

После всего, что я для него сделала?

Констебль Линнет скрылся в доме до того, как я успела задать еще хоть один вопрос.

Через секунду мисс Танти снова начала орать.

Зайдя за угол стены, окружавшей кладбище, я наткнулась на отца, Фели и Даффи, шедших по дороге навстречу мне.

Жар от взрыва эфира оставил на моем лице ощущение, как от радиации, но теперь я по крайней мере знала из первых рук, что чувствовала мадам Кюри.

Мои юбка и свитер превратились в лохмотья, ленточки для косичек болтались обугленными клочьями.

— Ты только посмотри на себя! — воскликнула Фели. — Где ты была? Ты не можешь в таком виде идти в церковь, правда, отец?