Алан Брэдли - Сорняк, обвивший сумку палача

Его брови нахмурились, пока он взвешивал варианты, которых было немного: либо изящно отступить, либо рискнуть лицом к лицу столкнуться с крушением «Гесперуса». [41] Флавия намекает на романтическую поэму Г. Лонгфелло «Крушение „Гесперуса“» о гибели судна (ну и всего экипажа вместе с дочерью капитана для пущей слезоточивости).

— Ты ненадежна, Флавия, — сказал он. — Чрезвычайно ненадежна.

Разумеется! Это одна из тех черт, которые я в себе любила больше всего.

Предполагается, что одиннадцатилетки ненадежны. Мы уже вышли из возраста крошек-милашек: возраста, когда люди склоняются над нами и треплют по макушке, издавая звуки вроде «бу-бу», — одного воспоминания об этом достаточно, чтобы меня стошнило «Боврилом». И при этом мы еще не достигли возраста, когда нас ошибочно принимают за взрослых. Факт в том, что мы невидимы — за исключением случаев, когда мы хотим обратного.

Сейчас я не хотела. Я была зафиксирована в прицеле яростного отцовского тигриного взгляда. Я дважды моргнула: достаточно, чтобы не выглядеть непочтительной.

Я уловила тот миг, когда он поддался. Я видела это в его глазах.

— О, ладно, — сказал он, изящный даже в поражении. — Беги. И передавай викарию наилучшие пожелания.

Разрисуйте меня горошком! Я свободна! Вот это да!

Шины «Глэдис» громко и довольно гудели, когда мы неслись по бетону.

— Summer is icumen in, — запела я миру. — Lhude sing сисси! [42] Образованная Флавия поет на староанглийском «Летний канон» — древнейший сохранившийся английский канон (музыкальное произведение, в котором несколько голосов поют одну и ту же мелодию, но каждый следующий голос вступает позже предыдущего). Переводится это следующим образом: «Лето пришло, громче пой, кукушка!»

Джерсийская корова подняла голову от пастбища, я встала на педалях и одарила ее шатким реверансом, проезжая мимо.

Я остановилась перед приходским залом ровно в тот момент, когда Ниалла и Руперт пробирались по высокой траве в задней части церковного кладбища.

— Хорошо ли вы спали? — окликнула я их, махая рукой.

— Как мертвые, — ответил Руперт.

Именно так Ниалла и выглядела. Ее волосы свисали длинными немытыми локонами, и черные круги под красными глазами напомнили мне о том, о чем я предпочитала не думать. Либо она всю ночь скакала в компании ведьм с колокольни на колокольню, либо они с Рупертом разругались в пух и прах.

Ее молчание сказало мне, что дело в Руперте.

— Свежий бекон… свежие яйца, — продолжил Руперт, энергично постучав кулаками по груди на манер Тарзана. — Настраивают мужчину на хороший день.

Не глядя на меня, Ниалла проскользнула мимо и нырнула в приходской зал — в уборную для леди, полагаю.

Естественно, я последовала за ней.

Ниалла стояла на коленях перед унитазом, рыдая, ее тошнило. Я заперла дверь.

— Вы беременны, не так ли? — спросила я.

Она взглянула на меня, открыв рот, с побелевшим лицом.

— Откуда ты знаешь? — выдохнула она.

Я хотела сказать: «Элементарно», но знала, что сейчас не время для дерзостей.

— Я провела тест на лизоцим над носовым платком, которым вы пользовались.

Ниалла с трудом поднялась на ноги и схватила меня за плечи.

— Флавия, ты не должна проболтаться об этом! Ни слова! Никто не знает, кроме тебя.

— Даже Руперт? — спросила я. Я не могла в это поверить.

— Особенно Руперт, — сказала она. — Он убил бы меня, если бы знал. Обещай мне. Пожалуйста, Флавия… обещай мне!

— Клянусь честью, — произнесла я, поднимая три пальца в скаутском салюте. Хотя меня вышвырнули из скаутской организации за непослушание (помимо других вещей), я посчитала, что вряд ли необходимо делиться этими ужасными подробностями с Ниаллой.

— Чертовски хорошо, что мы разбили лагерь в чистом поле. Нас, должно быть, было слышно на мили вокруг, когда мы вцепились друг другу в глотки. Все дело в женщине, конечно. Дело всегда в женщине, не так ли?

Это было за пределами моего опыта, но тем не менее я старалась казаться внимательной.

— Руперту не составляет труда забраться под очередную юбку. Ты сама видела: не успели мы оказаться на поле Джубили, как он ушел в лес с этой земельной девушкой, Сарой или как там ее зовут.

— Салли, — поправила я.

Хотя мысль была интересная, я знала, что Руперт курил марихуану в лесу Джиббет в обществе Гордона Ингльби. Но вряд ли я могла рассказать это Ниалле. Салли Строу нигде не было видно.

— Я думала, вы сказали, что он ушел по поводу фургона.

— О, Флавия, ты такая… — Она вмиг подавила последнее слово. — Конечно, я так сказала. Я не хотела полоскать наше грязное белье перед незнакомцем.

Она имела в виду меня — или она говорила о Дитере?

— Руперт вечно окуривает себя дымом, пытаясь заглушить духи своих проституток. Я их чувствую. Но я зашла слишком далеко, — добавила она уныло. — Я открыла фургон и швырнула в него первым, что подвернулось под руку. Не стоило этого делать. Это оказалась его новая кукла Джек, он неделями над ней работал. Старый Джек теряет вид, понимаешь ли, и может развалиться в самый неподходящий момент. Как я, — запричитала она, и ее снова стошнило.

Жаль, что я не могла оказаться полезной, но это была одна из тех ситуаций, когда свидетель ничем не может помочь.

— Он провел всю ночь на ногах, пытаясь починить эту штуку.

Судя по свежим отметинам на ее шее, ночью Руперт не только латал куклу.

— О, я хочу умереть, — застонала она.

Послышался стук в дверь: резкая быстрая череда «та-та-та-та».

— Кто здесь? — требовательно спросил женский голос, и мое сердце сжалось. Синтия Ричардсон. — Другим могут потребоваться удобства, — крикнула она. — Пожалуйста, будьте более внимательными к нуждам других людей.

— Выхожу, миссис Ричардсон, — отозвалась я. — Это я, Флавия.

Черт бы побрал эту женщину! Как я могу быстро симулировать нездоровье?

Я схватила хлопковое полотенце для рук с кольца около раковины и грубо потерла лицо. Кровь прилила к коже. Я взъерошила волосы, пустила воду в кране и побрызгала свое краснеющее чело и выпустила струйку слюны, ужасно повисшую в углу рта.

Затем я слила воду в туалете и отперла дверь.

Ожидая, пока Синтия ее откроет (я знала, что она это сделает), я поймала свое отражение в зеркале: воплощение жертвы малярии, чей доктор только что вышел позвонить гробовщику.

Когда ручка повернулась и дверь распахнулась внутрь, я сделала пару неверных шагов в коридор, надувая щеки с таким видом, будто меня вот-вот вырвет. Синтия отпрянула к стене.

— Простите, миссис Ричардсон, — дрожащим голосом сказала я. — Меня только что стошнило. Должно быть, съела что-то не то. Ниалла была очень добра ко мне… Я думаю, глоток свежего воздуха — и я буду в порядке.