Алан Брэдли - Сорняк, обвивший сумку палача

И затем внезапно снова загорелся свет, заставив нас моргать, тереть глаза и осматриваться с довольно глупым видом.

И никуда не делся Руперт, его мертвое лицо, на котором застыло удивление, все еще занимало середину сцены. Скоро они накроют тело плакатом, и я осознала: если хочу запомнить место происшествия на всякий случай, мне надо сделать серию неизгладимых мысленных фотографий. Времени мало.

Клац!

Глаза: зрачки сильно расширены, настолько, что, если бы я могла подойти поближе, уверена, я бы смогла разглядеть свое отражение на их выпуклых поверхностях так же ясно, как Ян Ван Эйк отражался в зеркале спальни на своей картине, изображающей свадьбу Арнольфини. [56] Флавия имеет в виду «Портрет четы Арнольфини» знаменитого фламандского художника Яна Ван Эйка (ок. 1385–1441), который она могла видеть в Лондонской национальной галерее.

Недолго, однако: роговицы Руперта уже начали затягиваться пленкой, а белки — утрачивать блеск.

Клац!

Тело больше не подергивалось. Кожа приобрела молочно-голубоватый оттенок. Уголок рта вроде бы перестал кровоточить, и то незначительное количество крови, которое можно было видеть, теперь казалось чуть-чуть темнее и гуще, хотя красные, зеленые и янтарные лампы огней рампы могут влиять на мое цветовосприятие.

Клац!

На лбу, прямо под линией волос, темное пятно формой и размером с шестипенсовик. Хотя волосы еще тлеют, наполняя зал резким запахом, который можно ожидать, когда горят богатые серой аминокислоты кератина, этого недостаточно, чтобы объяснить количество дыма, продолжавшего собираться — повисшего темным облаком — над лампами. Я видела, что кулисы и декорации практически не пострадали, значит, что-то воспламенилось за сценой. Судя по запаху горящей травы, я предположила, что это ткань, скорее всего сирсакер.

Клац!

Когда Руперт обрушился вниз, Ниалла вскочила на ноги и бросилась было к сцене, но тут же остановилась. Странно, никто, включая меня, не подошел к ней, а теперь, спустя время, она медленно направлялась к кухне, закрыв руками лицо. Это замедленная реакция? — подумала я. Или что-то большее?

Полицейский констебль Линнет, громко топая, подошел к передним рядам зала со скатанным в рулон плакатом и большим складным карманным ножом, которым он перерезал веревки, которые продолжал сжимать в руке. Они с викарием быстро пристроили холст между двумя стойками, таким образом блокировав вид на покойника.

Что ж, я предполагаю, что Руперт умер. Хотя инспектор Хьюитт наверняка проверил у него признаки жизни, уйдя за сцену, я не слышала, чтобы он звонил в «Скорую помощь». Никто, насколько мне известно, не преуспел в воскрешении. На самом деле, никто не побеспокоился притронуться к телу. Даже доктор Дарби не помчался на помощь.

Все это произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю, дело заняло не больше пяти минут.

Затем, как и предупреждал инспектор, свет снова погас.

Сначала возникло ощущение, будто погружаешься в то, что Даффи описывает как «стигийскую черноту», а мисс Мюллет называет «праздником слепого». Миссис Мюллет, кстати, продолжала сидеть, как и в начале спектакля, словно восковая фигура с полуулыбкой на лице. Могу лишь предполагать, что она все еще по-идиотски улыбается в темноту.

Это была та разновидность темноты, которая как будто поначалу парализует все чувства.

Но затем понимаешь, что вещи не так черны, как выглядят, и не так тихи, как кажется. Булавочные уколы света, например, проникают сквозь потрепанные гардины, использовавшиеся в качестве затемняющих занавесок на окнах с военных времен, и, хотя света во дворе было немного, его оказалось достаточно, чтобы можно было в общих чертах рассмотреть зал.

Из-за кулис донесся звук осторожных шагов, и плакат, развернутый перед кукольной сценой, внезапно осветился вспышкой желтого света из мощного фонаря.

И началось жуткое представление теней, силуэт доктора Дарби наклонился и коснулся тела — без сомнения, в поисках признаков жизни. Я могла бы сэкономить его усилия.

Тень покачала головой, и сильный вздох исторгся из публики. Теперь мне стало ясно, что после объявления Руперта мертвым инспектор Хьюитт захочет оставить все нетронутым, пока детектив-сержант Вулмер не приедет из Хинли с пластиночным фотоаппаратом.

Тетушка Фелисити тем временем копалась в сумочке в поисках мятных леденцов, и я слышала, как она вдыхает и выдыхает через нос. Слева Даффи шепталась с Фели, но поскольку отец, сидящий между нами, с регулярными интервалами прочищал горло, как всегда делает, когда нервничает или расстроен, я не могла разобрать слова.

После того что показалось еще одной вечностью, свет внезапно включился, и мы опять заморгали.

Миссис Мюллет промакивала глаза носовым платком, ее плечи тряслись, и я поняла, что она тихо плачет. Доггер тоже это заметил. Он протянул ей ладонь, она взяла ее, не поднимая глаз, и он повел ее на кухню.

Он вернулся через минуту.

— Ей комфортнее среди горшков и сковородок, — прошептал он мне, заняв свое место.

Сильная вспышка света выбелила зал, на миг лишив его всех красок, и я вместе с остальными обернулась и увидела, что приехал детектив-сержант Вулмер. Он установил массивную камеру и треногу на балконе и только что сфотографировал нас всех. Когда вспышка загорелась во второй раз, мне пришло в голову, что второй кадр запечатлеет не более чем море поднятых лиц. Что, возможно, и есть именно то, чего он хочет.

— Пожалуйста, прошу внимания. — Инспектор Хьюитт выступил из-за черных кулис и теперь стоял в центре сцены. — С прискорбием должен вам сообщить, что произошел несчастный случай и что мистер Порсон мертв.

Несмотря на то что этот факт должен был быть очевидным, его подтверждение вызвало звуковую волну, прокатившуюся по залу: мешанину судорожных вздохов, вскриков и взволнованного шепота. Инспектор терпеливо ждал, пока все уляжется.

— Боюсь, мне придется попросить вас остаться на своих местах еще некоторое время, пока мы не запишем имена и адреса и краткие показания каждого из вас. Этот процесс займет некоторое время, за это я должен извиниться. Когда вас опросят, вы сможете свободно уйти, хотя нам может потребоваться снова поговорить с вами через некоторое время. Благодарю за внимание.

Он поманил кого-то за моей спиной, и я увидела, что это детектив-сержант Грейвс. Мне стало интересно, помнит ли он меня. Первый раз я с ним встречалась в Букшоу во время полицейского расследования смерти старого отцовского однокашника Горация Бонепенни. Я не отводила глаз от его лица, пока он шел к передним рядам зала, и наконец была вознаграждена едва заметной, но очевидной улыбкой.