Ян-Филипп Зендкер - Шепот теней. Пробуждение дракона. Книга 1

Представление продолжалось. Он видел туманный день в горах Сычуаня. Окрестные рисовые поля лежали окутанные тучами, как будто небо и земля были одно. Группа красных гвардейцев маршировала по болотистой земле. Впереди – командир бригады. Они размахивали красными знаменами, ветер разносил по долине их звонкие голоса. Так поют те, кому неведомо сомнение. Дэвид топал по земле онемевшими от холода босыми ногами. Он понятия не имел о том, куда они идут. Краем уха слышал что-то о показательном процессе над контрреволюционерами и буржуазными элементами и древнем буддистском храме высоко в горах. Но не особенно об этом задумывался, в общем, ему было все равно.

Наконец они достигли цели. Храм – довольно большой – лежал в бамбуковой роще и был окружен каменной стеной с массивными деревянными воротами. Они оказались заперты, что еще больше разозлило молодых революционеров. И эти монахи еще осмеливаются чинить им препятствия – им, передовому отряду китайской молодежи! Красные гвардейцы неистовствовали, трясли ворота и пытались лезть на стену, пока не громыхнул тяжелый затвор и на пороге не показался древний старик в серой холщовой рясе – единственный обитатель этого места. Он был лысый и тощий, с ногами, похожими на две обструганные палки. Щеки его ввалились, глаза запали, длинная белая борода поредела. Молодые люди испугались от неожиданности. Неужели этот почтенный монах и есть контрреволюционер, декадент и буржуазный прихвостень?

Из оцепенения группу вывел громкий окрик бригадира:

– Да здравствует великий председатель Мао!

Тот видел нерешительность на лицах товарищей и понимал, что тем нужен толчок, команда. Кто-то должен был напомнить им, зачем они сюда явились. Грубо отстранив монаха, он дал приказ к штурму. Толпа ввалилась во двор, круша все на своем пути. Они вышибли двери, и Чжан был вместе с ними. Он чувствовал, что сейчас должно произойти нечто значительное, и не хотел оставаться в стороне.

Вот первые штурмовики ворвались в зал для медитаций. Они выволакивали оттуда горы книг, манускриптов, стенные доски для письма, статуи Будды, рисунки и сваливали все в кучу во дворе. Дэвид видел, как к небу взметнулись языки пламени. Отыскав спальный угол монаха, погромщики мочились и испражнялись на его постель.

Старик все это время молча стоял в стороне. В его глазах не было ни возмущения, ни страха. Толпа рассвирепела еще больше. Вскоре от зала для медитаций остались одни воспоминания. Все, что могло сгореть, сгорело, прочее было разбито, сломано, перемазано фекалиями. Но монаха никто так и не решился тронуть, его спокойствие казалось вандалам зловещим.

Наконец силы покинули погромщиков. Как ни были молоды воины революции, несколько часов неистовой борьбы с «декадентским прошлым» измотали их. Поначалу, один за другим, они опускались на землю и подолгу сидели среди обломков и куч пепла, а потом через те же ворота потянулись назад, в деревню. Вскоре из гвардейцев в монастыре остались только бригадир и Дэвид.

Оба в задумчивости озирались по сторонам. Восемнадцатилетний Тан Мин Цин отличался недюжинной силой и ростом превосходил Дэвида на целую голову. Решительный, с правильными чертами лица, он словно сошел с пропагандистского плаката Коммунистической партии. Чжан смутился. Он не знал, что задумал Тан и насколько его, Дэвида, присутствие вписывалось в планы бригадира. Почему он не ушел с остальными? Удержало его здесь любопытство или он действительно решил помочь Тану в чем бы то ни было. В конце концов, Чжан давно знал бригадира, они выросли на одной улице в Чэнду. До культурной революции оба ходили в одну школу. И когда полгода назад Тан пришел в деревню со своей группой красногвардейцев, Чжан оказался единственным, кто его знал. Тем не менее дружбы между ними так и не возникло. Для этого Дэвид был слишком тихим, а Тан шумным. Бригадир никогда не питал уважения к своему робкому земляку.

Тем временем монах ушел внутрь разрушенного храма и сел посреди зала для медитаций в позе лотоса. Дэвид хорошо запомнил его торчащие в разные стороны костлявые колени. Он смотрел на Тана и Дэвида, как будто хорошо знал, зачем они здесь.

Бригадир приблизился к монаху, оглядел комнату и приказал Дэвиду принести стоявший в углу деревянный шест. Дэвид повиновался. Тан встал у старика за спиной и еще раз поднял глаза на Чжана. Бригадир выглядел сосредоточенным и спокойным, как будто готовился выдержать экзамен на настоящего коммуниста. Выполнить долг перед революцией и великим председателем Мао.

Тан размахнулся.

Дэвид отвернул голову.

В деревню они возвращались молча.

Дэвид хотел было спросить, зачем бригадиру понадобилось убивать монаха, но застыдился этой мысли прежде, чем успел раскрыть рот. Вместо этого он подумал о том, как много ему предстоит над собой работать, чтобы окончательно вытравить из себя декадентский дух и стать таким же несгибаемым революционером, как Тан Мин Цин.

Он молчал и когда товарищи спрашивали, что их с Таном задержало в монастыре, и когда несколько недель спустя услышал официальную версию трагедии в горах. Храм в бамбуковой роще, писали газеты, давно пришел в упадок, и в его внезапном обрушении нет ничего удивительного. К сожалению, вследствие несчастного случая погиб монах. Он был убит перегнившей потолочной балкой.

Дэвид молчал до сих пор. Он не говорил об этом ни с Полом, ни с Мэй. Он вычеркнул тот день из своей биографии, как коммунисты вычеркнули из китайской истории годы культурной революции. Больше двух десятилетий Дэвид совсем не вспоминал о нем. Не до того было. Он оканчивал школу, потом перебирался в Шэньчжэнь, обзаводился семьей, воспитывал сына, работал в полиции. Как будто и не было того дня. Тридцать лет должно было пройти, чтобы то давнее происшествие каким-то непостижимым образом снова заняло место в жизни Чжана. Точнее, в его снах, от которых Дэвид пробуждался весь в слезах или с таким ужасным криком, что будил сына и Мэй. С некоторых пор этот кошмар настигал Дэвида с периодичностью раз в несколько недель и иногда продолжался по несколько ночей подряд. Поводом мог послужить один вид потолочной балки, статуи Будды или просто пожилого мужчины с впалыми щеками и тощими, как палки, ногами. Что поделать? Память работает по своим, непостижимым для людей законам.

Встречая на улице людей своего возраста, Дэвид нередко останавливал на них внимательный взгляд и мысленно спрашивал: чем они занимались тридцать пять лет назад? Предали ли они кого-нибудь или сами оказались жертвами предательства? И что стало с их воспоминаниями? Бегут ли они от них и как справляются, когда те их все-таки настигают?

Дэвид знал, что никогда не получит ответов на эти вопросы, и это заставляло его сомневаться в собственном душевном здоровье. Что, если он один мучается событиями далекого прошлого? Миллионам преступников и жертв подобная мнительность, пожалуй, показалась бы смешной. Ведь Чжан никого не убивал, он всего лишь не воспрепятствовал своему товарищу и начальнику сделать это.