Станислав Родионов - Опасная любовь. Засекреченный пикник

— Пойдём на кухню, она на первом этаже.

Прямо за лестницей. Таких просторных кухонь капитан не видел — если только в американских фильмах. Одна половина, деловая, для варки-жарки, была выложена кафелем; вторую, для еды-питья, затянули деревянными панелями. И здесь не пахло ни цементом, ни краской.

— Игорь, есть хочешь?

— Нет, спасибо.

— Кофейку выпьешь, — решила она.

— Как в прошлый раз, — не удержался он. Антонина не поняла его намёка или была слишком рассеянна. Кофе оказался не порошковым, а сваренным.

Капитан выпил одну чашку и не отказался от второй. Не пригласила же она, чтобы усыпить?

— Антонина, этот коттедж чей?

— Одного хозяина, который и не бывает.

— А ты здесь кто?

— Комендант.

— Комендант чего? — удивился опер, полагавший, что коменданты бывают только в общественных зданиях.

— Проще говоря, сторожиха.

Антонина кофе не пила, посматривала на него рассеянно. И одета была небрежно — в сером халате, который постоянно распахивался, обнажая что-то белое, нижнее.

— Тоня, здесь и живёшь?

— Ночую.

— Не одиноко?

— Он веселит, — Антонина кивнула на край стола, где стоял телевизор.

— Новостями о взрывах, пожарах да убийствах он скорее напугает.

— А я смотрю комедии.

По её лицу видно, что эти комедии её не веселят. Осенними тёмными ночами сидеть в пустом огромном доме одинокой девушке… И телевизор не поможет.

— Антонина, а где спишь?

— Здесь, на раскладушке.

— Значит, кофе тебе в постель не подают?

— Подают.

— Ты спишь на раскладушке…

— В неё и подают.

— Кто?

— Сама себе.

Опер вспомнил, что Антонина сегодня была у следователя Рябинина. И хотел расспросить, но увидел, что она ведёт беседу на каком-то автомате. Не слушает, но вслушивается. Во что? В шорохи и трески нового дома? Пока не кончится его усадка, он будет вздыхать, как бык в загоне.

— Антонина, а зачем меня пригласила?

— Ночью со мной посидеть.

— Посидеть… В каком смысле?

— Нет, не в сексуальном.

— А в каком же?

— Тише!

Она подняла руку. Капитан прислушался. Ветер за окнами, шелест ближних кустов, легонько стукнул лист плохо закреплённого шифера, кофейник урчит…

— Ну? — требовательно спросила она.

— Ничего не слышу.

— Каждую ночь шаги…

— Где?

— Вокруг дома.

— Тоня, глюки. Чьи шаги?

— Я расскажу…

— Тогда давай ещё кофе.

Капитан удивился времени — уже за полночь. Придётся сидеть, коли шаги. Вот в морге, где ему приходилось и кофе пить, и даже ночевать, — никаких шагов.

— Тоня, может, кошка?

— В доме нет кошки.

— А наверху, не завелась ли?

— Верх отгорожен.

Антонина казалась смелой и нахальной девушкой, и вдруг удивила капитана мистикой. Он спросил:

— А ты что хотела мне рассказать?

— На месте этого дома стояла деревенская изба. Она сгорела вместе с прежним хозяином.

— И что?

— От хозяина ничего не осталось.

— Сгорел…

— Кости-то не горят. Ни скелета не нашли, ни черепа. Пропал.

— Ну и что? — уже раздражённо спросил капитан.

— Вот он и ходит.

Глянули бы опера, чем он занимается. Глюка ловит. Два часа ночи. Встать и уйти, пожелав спокойного сна. Но он видел, что Антонина не уснёт, а будет сидеть и прислушиваться к шагам сгоревшего хозяина избы. Какие шаги, если оба кухонных окна затянуты глухими шторами?

Капитан не задремал, но что-то ему показалось. Он глянул на Антонину: вроде бы не моргает и не дышит — лишь белеет невыразительным лицом. Едва заметным кивком она показала на ближайшее окно…

И тогда капитан уловил хруст песка под тяжёлыми шагами.

Он встал, стараясь не шуметь, и поманил Антонину за собой — открыть ему дверь. Пришлось виртуозными пассами глушить звон ключей. Отомкнув замки, капитан плечом вышиб дверь и в три прыжка оказался под окном…

Сильный удар ногой в плечо отбросил. Но тот, кто ударил, не побежал; тот, кто ударил, был сильным и знал каратэ. Но, видимо, он не знал, что в настоящем каратэ важна не сила, а концентрация психической энергии. Капитан сконцентрировал её, а уж, какой приём применил, он не понял.

Капитан повалил напавшего на кучу гравия и заломил ему руку. Затем достал мобильник…

Днями сижу истуканисто за столом. Сдерживая утопленную мускулатуру и зажимая нервную систему. А ночью они свободны, поэтому просыпаюсь часа в четыре и лежу до пяти-шести. Вновь засыпаю с трудом, и в восемь не с кровати встаю, а словно выползаю из стиральной машины.

О чём думаю в это бессонное время? Перебираю ушедший день, как черепки ушедшего времени. Например, допрос Мамадышкиной. Институт семьи разваливался на глазах… Старые семьи распались, новые не складывались, парни желали оставаться бой-френдами… Бросали стариков и новорождённых… Как это хорошая девушка Марина бросила мать и сбежала с мужиком?

Не уснул до восьми. Встал, побрился, выпил кофе и пешком дошёл до прокуратуры. Мне всегда казалось, что в моём кабинете ещё остались споры, крики, возмущения с прошлого дня; и они всю ночь живут в воздухе, ослабевая к моему приходу.

Ровно в девять я отомкнул сейф. И вроде бы по его команде открылась дверь и впустила Леденцова. По утрам он обычно занимался разбором ночных материалов, поэтому я предположил:

— Неужели труп?

— Да, живой.

— Где?

— Перед тобой, ночь не спал.

— Тогда здесь два трупа.

— А третий труп меня ждёт в РОВД — Палладьев.

— Он дежурил?

— Да нет. Ждёт меня с какой-то информацией.

Он не спал, я не спал… И пока ещё день не раскочегарился, можно хватить по кофейку. Я его делаю мгновенно: кипяток, порошок и сахар. Впрочем, майор выпивал ещё мгновеннее. Я чашку, он две.

— Боря, что новенького на фронте борьбы с преступностью?

Он поморщился: не то от наивного вопроса, не то от борьбы с преступностью, не то кофе обжёгся.

— Сергей, на прошлой неделе убили студента-африканца. Милицию поставили на уши, телевидение захлёбывалось от возмущения.

— Боря, как же иначе? — удивился я словам майора.

— А в эту же ночь в городе убили троих наших! По ящику лишь скупая информация.

— Убийцу студента нашли?

— Ещё бы, у меня всех оперов забрали.

— Боря, он гость, иностранец, — вяло заметил я.

От злости лицо майора порыжело, как и голова. Пришлось его успокоить третьей чашкой кофе. Леденцов не равнодушен, как бензин вспыхивает. Чем мне и нравится. По-моему, равнодушный человек смахивает на корову, изредка мычащую. Дальше разговор не пошёл, потому что с криминала он скатывался на политику, а тут уже и я — бензин.

— Сергей, ты дневник-то ведёшь?

— Понимаешь, придёт умная мысль, запишу, а потом вдруг увижу её в книге. То ли я украл, то ли у меня.

— И бросил?

— Теперь только криминальные сюжеты да загадочные истории.