Михаил Черненок - Кухтеринские бриллианты. Шаманова гарь

— Романтичная история, — с самым серьезным видом проговорил Голубев.

— От этой романтики, по-моему, кровью пахнет, — хмуро обронил Антон, задумчиво разглядывая китайских жар-птиц на фарфоре.

Дед Матвей, допив чай, перевернул опустевшую чашку на блюдце и довольно разгладил бороду.

— Насытился сибирский водохлеб, — сказал он и вдруг обратился к Антону: — Промежду прочим, та чашка, что ты разглядываешь, из кухтеринской посуды. Следователь мне вроде как подарок сделал за то, что ящик из— озера достал. Еще, кажись, с десяток таких было, да уж за давностью времени все побились. Только эта вот и осталась.

— Дай взглянуть, — Голубев протянул к Антону руку, взял у него чашку. С интересом рассматривая яркий, словно только что сделанный рисунок, восхищенно произнес: — Вот краски!.. А мастерство?…

— Тонкая работа, — согласился Антон, поднимаясь из-за стола. — Может, сходим на озеро, а? Авось, шальной окунишка клюнет.

— Обязательно, — с готовностью согласился Слава.

Когда проходили мимо «Сельмага», Антон еще издали увидел на двери тетрадный листок. Объявление бабки Гайдамачихи висело на месте.

В воскресный вечер, когда Антон со Славой собирались на озеро провести последнюю зорьку, к Бирюковым неожиданно заявился Торчков. Вызвав Антона во двор, он долго покашливал и наконец смущенно, словно просил об одолжении, заговорил:

— Баба, Игнатьич, всю шею перепилила. Билет-то, понимаешь, лотерейный ее был. На день рожденья товарки ей преподнесли тот подарок и одних неприятностев мне наделали, залягай их кобыла хвостом. Который день уже женка проходу не дает: выкладывай, понимаешь, ей книжку — и баста!..

— Какую книжку? — не понял Антон.

— Не букварь, конечно же. Сберегательную… А игде это я сберегательную книжку возьму, кады меня до единой копейки в райцентре обчистили, — Торчков поморщился. — По моей натуре дак сгори они синим пламенем, эти деньги. А баба — она ж натурой глупей мужика… Ну и что ты вот будешь с ей делать теперь? Ревет: «С дому выпру! У суд подам!» Никуды она, возможно, и не подаст. А ежели, Игнатьич, подаст?… Суд как жиганет с меня за всю стоимость мотоцикла!.. Я ж тады без штанов останусь… — сплюнул и умоляюще посмотрел на Антона. — Жизня, как говорят, трещину дала. На одного тебя, Игнатьич, надежда. Помоги отыскать деньги. Возьми за горло однорукого заготовителя — это не иначе его, паскуды, дело. Он жа, помню, перед ресторантом сказал: «Давай сюды деньги, буду сам расплачиваться, а то ты, как пить дать, обсчитаешься».

Посокрушавшись еще минут десять, но не добавив, по-существу, ничего нового, Торчков ушел. Едва только за ним захлопнулась калитка, как появилась Галина Терехина. Она была в модно расклешенных брюках и легкой белой кофточке с короткими рукавами. Последний раз Антон видел Галю лет пять назад и сейчас невольно удивился, как она похорошела с той поры. Почему-то вспомнились слова деда Матвея, что внучка кузнеца Савелия красотой похожа на молодую Гайдамачиху.

— Не бойся, не укушу, — заметив удивление Антона, весело проговорила Терехина и подала ему руку.

Антон слегка прикоснулся к ее пальцам, смущаясь, проговорил:

— Тебя прямо-таки не узнать, Галя.

Тонкие брови девушки лукаво дернулись.

— По старинной примете богатой стану или умру скоро, — улыбнувшись, сказала она.

— В твоем ли возрасте о смерти думать?

— А что мой возраст? Двадцать четыре года, — Терехина вздохнула. — Пора, как говорится…

— Лучше о замужестве подумать, — шутливо перебил Антон.

Галя засмеялась;

— Не берет никто.

— Вот уж чему не поверю…

На крыльце появился Слава Голубев в рыбачьей экипировке. За ним, столкнувшись в дверях, вывалились Сергей с Димкой.

— Ты, оказывается, здесь весело время проводишь, а мы тебя ждем, — взглянув на Антона, пошутил Голубев.

— Ой, я задерживаю, Антон… — заторопилась Галя. — Знаешь, о чем пришла тебя просить. Ну, забеги, ради бога, завтра в школу. Тебе Полина Владимировна передавала, для чего это нужно?

— Передавала. Но, к сожалению, завтра, душа винтом, я должен быть с самого утра на работе.

— Антон, умоляю!.. — Галя скрестила на груди руки.

Слава Голубев, обняв мальчишек за плечи и направляясь к калитке, проговорил загробным голосом:

— Мы уходим. Соглашайся, упрямец.

Антон хлопнул его по спине, виновато посмотрел на Галю.

–, Честное слово, не могу.

— Антон… Я уже объявила следопытам. Почти вся школа соберется. Знаешь, у нас активность какая?… — Терехина бесцеремонно взяла Антона под руку. — Я сейчас пойду с тобой на рыбалку и непременно уговорю. Можно?…

— На рыбалку можно, а оставаться на понедельник в Березовке мне нельзя, — пропуская девушку впереди себя через калитку, вздохнул Антон.

— С каких пор ты таким упрямым стал? — Галя обиженно поджала губы.

Антон посмотрел на ее красивый профиль и смущенно отвел глаза. В его представлении до сегодняшнего дня Галка Терехина была младшей школьницей, бойкой хохотушкой, похожей на увеличенную резиновую куколку с косичками-вертолетиками. Сейчас же — рядом шла почти незнакомая девушка, у которой, вместо косичек-вертолетиков, были пушистые, аккуратно уложенные волосы. На его согнутой в локте руке лежала ее теплая ладонь. И ему рядом с этой девушкой было хорошо и удивительно весело.

— Галка, я обязательно встречусь с твоими следопытами, — сказал он. — Обязательно! Может быть, через день-два, перед отъездом в Новосибирск, приеду в Березовку и тогда…

— Правда, Антон, приедешь в Березовку? Не обманешь?

— Какой резон обманывать… Обязательно приеду.

— А, может, все-таки завтра?…

Антон посмотрел на нее умоляюще:

— Галя…

— Молчу! — она прижала ладонью губы. — Договорились, через день-два. Перед отъездом в Новосибирск.

Неторопливо вышли на пригорок, с которого узкая тропинка мимо засохшей кривой березы сбегала к Гайдамачихиной лодке. Спустились к воде. Слава Голубев уже успел поймать чуть не полукилограммового окуня, и мальчишки наперебой стали показывать пойманную рыбину. Однако окунь не заинтересовал Антона. Рыбачить вообще расхотелось.

Выбирая еще более удачливое место, Голубев пошел вдоль берега к камышам. Мальчишки хвостом потянулись за ним. Антон показал на чистое сухое сиденье в лодке и повернулся к девушке.

— Посидим?…

Галя утвердительно кивнула, первой шагнув в лодку, оглянулась по сторонам и проговорила:

— Не рассердилась бы на нас бабка, что посудину ее топчем. Задаст нам перцу.

— Что она, злой с годами стала?

— Нет. По-прежнему божья старушка. Это я просто так сказала.

— А что Торчков на нее жалуется?

— То ли ты Торчкова не знаешь?… — освобождая место, Галя поудобней уселась на сиденье.