Федор Анич - Расскажи, как надо жить (СИ)

– Хорошо, – ответил Вася. – Начинай.

Я попиликал на клавишах, почувствовал упругость без струн и сложил несколько аккордов.

– Неплохо, – кувнул Вася. – Пробуй петь, не обращая внимания на то, как сложен стих. Сколько нужно слов и слогов в строчку, столько и пой. Я стал пробовать, но все время спотыкался, Вася тут же подсказывал другие слова. Вложить все слова в строку у меня не получалось, и Вася безбожно резал текст, оставляя за скобками больше, чем мы уложили в стих.

…Когда песня сложилась, мне осталось только записать аккорды. Я глянул на часы. Половина седьмого. Утра?

– Вася, сколько времени?

– Половина седьмого. У нас ушло пятнадцать минут, ого. Быстро мы.

– Что? Пятнадцать минут?

Я был поражен. Я помнил, сколько времени у меня ушло на то, чтобы сочинить Мою Мелодию, сколько времени я подбирал музыку для «Better Then Love» и «Roberto». А сейчас все получилось быстро.

– Когда запишем ее? – спросил я.

– Пусть отлежится пару дней, а потом еще раз послушаем и запишем, хорошо?

Я кивнул. Есть, босс.

Я боялась согнуть руку в локте – из вены торчала иголка. А если она проткнет вену насквозь? Я умру? Хотя сейчас, наверное, это было бы одним из лучших выходов. С такой работой и такой жизнью лучше уж умереть. Позже мне скажут, что иголка в вене эластичная, не острая, и проткнуть ничего кроме воздуха или потока крови не может. Я не стала спрашивать, а как тогда она туда попала, тупая наша? Наверняка ей помогли… ой, да ладно, не о том речь.

Я пришла в сознание в машине «Скорой помощи», кто-то гладил меня по голове. Испугавшись, что мне сейчас ее отрубят, я вскрикнула и попыталась встать.

– Тише, тише, – мягко сказал женский голос. Это была не мордовка. – Ничего не бойся, все будет хорошо…

Я нахожу глазами женщину с мягкой улыбкой, возраста моей мамы. Она смотрит на меня спокойно, при этом продолжает гладить по голове.

– Как же тебя угораздило устроиться на работу на этот завод, дорогая? Ты разве не знала, что там зверское отношение к людям?

– Нет, – отвечаю я, – мне нужны были деньги.

– А теперь тебе нужно отдохнуть несколько дней и подыскать другую работу. Эта работа людям не подходит.

– Это не комбинат виноват, это Людмила, начальник смены… она ужасный человек!

– Дорогая моя, как же ты еще молода, – говорит и улыбается врач, – не бывает так. У нормальных и адекватных руководителей не работают ужасные люди. Если эта узурпаторша работает в цеху, да еще и начальником смены, значит, так выгодно руководству.

Меня привезли в больницу, сделали рентген и выяснили, что произошло защемление нерва между позвонками. Слава богу, ни трещин в позвоночнике, ни растяжений мышц спины не было. Боль была адской, но таблетки помогали. Правда, только в спокойном состоянии, если я начинала двигаться, то боль возвращалась, приглушенная, но все же. В больнице я провела три дня, как минимум по шесть часов каждый день – под капельницей. Зажатый нерв высвободили в тот же день, но от боли во время процедуры я несколько раз теряла сознание. Рефлексотерапия в моем случае – чертовски болезненная штука, мать ее, но такая эффективная. Осталась только ноющая боль восстанавливающегося нерва, но это не смертельно, главное, что основной источник боли устранен. А оставшаяся боль была в какой-то мере даже успокаивающей, натуральной: она подтверждала, что со мной случилась серьезная болячка, но все уже позади.

Я не намерена возвращаться на завод. По телефону им, кадровичкам, я так и сказала: не вернусь, и хорошо бы к моей выписке меня рассчитать. На что мне ответили, весьма, между прочим, не вежливо:

– Вы знали, куда вы шли. Работа тяжелая, но хорошо оплачиваемая.

Я повесила трубку. Да, похоже, доктор из «Скорой» была права: не окажется говна в унитазе, пока его кто-то из себя не вытолкнет. Они не правы, но разбираться сейчас у меня не было ни сил, ни желания. На четвертый день меня выписали. Маме я, естественно, ничего не сказала, а когда она звонила мне на мобильный, то я бодрым голосом сообщала ей, что у меня все хорошо, я ни в коем случае не болею, ни-ни.

Врачи сказали, что все будет хорошо. И я действительно чувствовала себя с каждым днем все лучше, и ко дню выписки (на утро четвертого дня) была готова начать новую жизнь.

Собственно, она началась прямо там, в приемном покое. Правда, спустя несколько месяцев. Я пришла на очередной прием к доктору, приветливо поздоровалась с бабулями, стройным рядком сидевших у кабинетов врачей, забрала у доктора последние назначения. Бабульки не возражали, что я пролезла вне очереди. Дело в том, что доктор после моих визитов был в очень хорошем настроении, а это значит, что, возможно, ближайшим пациенткам за мной перепадет не только выписка свежих лекарств, но еще и путевка в санаторий.

Я нигде не работала все это время. И зашла в такой жутчайший тупик с деньгами, что голова пухла. Мама прознала про мои проблемы, уж не знаю как. Есть у этой женщины что-то провидческое, и она этим пользуется без зазрения совести! Короче, в тайне свою нищетинку я не утаила, и опять сижу на шее у родителей. Кредитки мои погашены и выброшены отцом, но одну я успела припрятать. Никому только не говорите – это на всякий пожарный случай. Вдруг, я на улице встречу красивого парня (ха-ха!), а мне даже новый лифчик купить не на что. Короче, пусть будет этот кусок пластика, есть не просит…

Уволившись с завода, я почувствовала себя человеком. Наверное, так чувствуют себя люди, которым вырезают геморрой. Можно хоть на стул садиться, хоть на диван. Хоть прямо, хоть косо! Я была в хорошем настроении сегодня с утра, но когда выходила из больницы, оно куда-то испарилось. Я снова вспомнила, что я толстая, что у меня нет работы и денег. И что, блин, с этим всем делать?

Да тут еще пробка у двери. Парень в инвалидной коляске и еще один, который эту коляску толкал. Оба парня ржали так, словно им за это хорошо платят. Я посмотрела в чем дело: кресло коляски попало в дверной косяк и его зажало дверью. Вытянуть руками кресло у прямоходящего не получалось, а наклониться и высвободить колесо парень в коляске не мог. Он и так улегся на колени и шарил у колеса рукой, но все мимо. Оба не останавливаясь хихикали.

«Голубки что ль?» – пронеслось у меня в голове.

Я потопталась на пороге, но ситуация никак меняться не желала. Симпатичный паренек, что толкал коляску, дергал за ручки, приводя этим сидящего в кресле в бешеный восторг, правда, он что-то пытался сказать при этом, но смех душил его.

– Господи боже, да отойди ты! – разъярилась я.

Я отпихнула пацана и схватилась за ручки. Парень в коляске мигом выпрямился и замер в ужасе. Смех стих. Я с силой дернула телегу на себя, колесо высвободилось, и коляска наконец-то выехала на улицу. Я резко затормозила, отчего большая голова на цыплячьей шейке чуть не отрывалась. Ну я не нанималась тут пиететы раскатывать.