Пьер Буало - Поединок в «Приюте отшельника»

— Как монахи, — подсказывает мсье Блеро.

— Ничего общего. Как члены клуба. Да, именно так. Земля на острове стоила очень дорого, теперь это своего рода жокей-клуб, но на американский лад — без снобизма, светских условностей, дурацких философствований, как у натуристов или язычников.

— Если я все правильно понял, — заключает мсье Блеро, — вы не пытаетесь совсем отгородиться от мира, просто хотите держаться особняком.

— Совершенно верно. Все мы в старости нуждаемся в безопасности и защите, ведь так, мадемуазель?

Жюли вежливо кивает. Мсье Местраль говорлив до невозможности. Ей хочется предостеречь беднягу Блеро, сказать, что в «Приюте» отсутствует защита против несносных болтунов, но тот явно заинтересовался перспективой переезда и продолжает расспросы:

— Разве не скучно все время видеть вокруг одни и те же лица, разве…

Местраль, не терпящий скепсиса, перебивает своего гостя:

— Мы приглашаем, кого захотим и когда захотим, нас часто навещают — но без домашних животных. И без детей. У нас своя пристань и собственная частная дорога — до ограды территории.

— Неужели и таковая имеется?

— Само собой. И привратницкая, связанная телефонными линиями со всеми домами. Приходится принимать меры предосторожности, чтобы не подвергнуться нашествию курортников. Консьержу заранее сообщают фамилии посетителей, и заметьте — их никогда не бывает слишком много. Каждую неделю мы устраиваем собрание и обсуждаем насущные проблемы. Сами все увидите, дорогой друг. За образец мы взяли флоридскую модель, «Сан-Сити», и адаптировали ее к нашим вкусам и обычаям. Вышло просто чудесно. Согласны, мадемуазель?

«Я бы предпочла стать смотрителем маяка», — думает Жюли, не дав себе труда ответить на вопрос. Ей очень хочется курить, она встает, просит ее извинить, укрывается в тесной рубке, достает из сумки пачку «Голуаз», спички и не без труда закуривает, потом опускается на узкую лавку и глубоко вдыхает терпкий дым, испытывая давно забытое наслаждение. Местраль прав. «Приют» — идеальное убежище, где можно жить уединенно и не быть одиноким. Враги Жюли не незваные гости и не нахальные любопытные туристы, а ближайшие соседи, совладельцы и все-все-все… начинающиеся с приставки «со-»!

Катер причалил к пирсу в небольшой бухте, окруженной красными скалами. Короткий мол вел к складу, где хранились посылки, пакеты, коробки, мешки и контейнеры, которые каждый день доставлял из города баркас. На деревянном щите надпись, сделанная крупными белыми буквами: «Частная собственность». Местраль помог Жюли вылезти и повернулся к своему спутнику.

— Добро пожаловать в «Приют отшельника»!

Забетонированная дорога ведет к решетке, которую красит мужчина в серой блузе маляра и каскетке с длинным козырьком.

— Мы переселились сюда полгода назад, — объясняет Местраль, — и еще не до конца обустроились. Привет, Фред.

Некоторые обитатели «Приюта» решили, что в резиденции должна царить дружеская, сердечная атмосфера и будет правильно обращаться друг к другу «запросто», по именам.

Местраль уточняет, понизив голос:

— Фред был промышленником, его завод выкупили японцы. Очаровательный человек.

— Вижу, вы торопитесь, — говорит Жюли, — не ждите меня.

Местраль наклоняется к своему гостю, и она понимает, что он рассказывает о ней… ужасная травма… такой великий талант… главное, не смотрите на ее руки… Всем все известно! Жюли знает, что никому не нравится. Она… «неудобная». Рядом с ней людям становится неуютно. Как будто она прокаженная.

На аллеях парка не встретишь человека на костылях или в гипсе: ничто не должно наводить на мысль не только о болезни, но даже о выздоровлении. Самым пожилым обитателям не больше семидесяти, и все занимаются спортом, даже дамы. Из общего ряда «выбивается» только Глория Бернстайн (это ее артистический псевдоним), но эта женщина сохранила такую молодую стать (в жестах и словах), все не только восхищаются, но и гордятся ею. Они воспринимают даму, которой вот-вот стукнет сто лет, как своего рода талисман, старейшину клана. Из-за Глории терпят и Жюли. Наверное, она и впрямь была знаменитой музыкантшей, но ее имя забылось, а слава Глории живет благодаря записям. Жюли медленными осторожными шажками, тяжело опираясь на трость, бредет к административному корпусу. Она решила, что не сообщит о своей болезни даже сестре. Глория не выносит дурных новостей. При ней никогда не говорят ни о заложниках, ни о террористах. Услышав что-нибудь подобное, она прикрывает глаза рукой в кольцах и шепчет: «Замолчите немедленно, иначе я лишусь чувств…» Никто не хочет терзать нервы Глории историями об ужасах реального мира.

Жюли останавливается у входа. Из домика выходит Роже.

— Вам помочь, мадемуазель?

— Нет-нет, со мной все в порядке, просто сегодня очень жарко.

Самое утомительное в здешней жизни заключается в том, что целый день приходится сохранять приветливое выражение лица, отвечать любезностью на любезность, улыбаться, быть готовым в любой момент оказать услугу. Тоска…

Жюли идет дальше по аллее Ренуара. Архитектор, планировавший «Приют», почему-то счел гениальной идею дать каждой аллее имя художника, а каждому дому — название цветка. Наверное, ему показалось, что так будет веселее. Жюли с сестрой живут в «Ирисах». Многоцветье садов и приморские сосны, ласкающиеся к морскому бризу, действительно радуют глаз. За ними ухаживает Морис, брат Роже — поливает, подстригает, дает советы тем немногим обитателям и обитательницам «Приюта», которые ради собственного удовольствия высаживают цветы на клумбах и в рабатках перед домами.

Жюли смотрит, как Морис обрезает розы мадам Бугрос — она дремлет в шезлонге, прикрыв глаза темными очками.

Когда-то, во время гастролей по Восточному побережью США, Жюли приглашали в гости в роскошные кварталы, где между домами не было заборов. Пространство там принадлежало всем. Вестибюлей в домах тоже не было. Владельцы «Приюта» переняли этот стиль. Внешний мир отодвинули за границы владения, чтобы обеспечить обитателям полную безопасность в атмосфере взаимного доверия. И тем не менее…

Мадам Бугрос — она уже бабушка, но требует, чтобы ее называли Пэм, — вяло машет рукой.

— Садитесь, Жюли. Торопиться вам некуда.

Она похлопывает ладонью по ротанговому креслу — так делают, подзывая кошку.

— Я должна была пойти к Глории — она сегодня вспоминает свое первое плавание на «Нормандии», и это наверняка очень увлекательно, — но у меня разыгралась мигрень.

Ловушка захлопнулась. Жюли понимает, что деваться некуда, присаживается и в благодарность за гостеприимство начинает рассказывать, как провела вторую половину дня «на берегу» (обитатели «Приюта» называют так город, подражая морякам в увольнении). О визите к врачу она, само собой разумеется, умалчивает. Добрые соседи делятся друг с другом новостями, обыденными заботами, воспоминаниями о встречах и путешествиях. Избежать этого нет никакой возможности. Жюли передвигалась практически бесшумно, но цепкий взгляд из-под темных стекол «засек» ее и «подцепил». Ей бы следовало раздражиться, но с той минуты, как она «узнала», в голове образовался легкий туман. Она и здесь, и не здесь. Говорит не она, а какая-то чужая женщина.