Мишель Бюсси - Черные кувшинки

Каждый из них думал об этом убийстве.

Первой затянувшееся молчание прервала Стефани:

— Портомойню подарил деревне Клод Моне. Не только эту, еще несколько в других местах коммуны. Он пытался подольститься к крестьянам, хотел, чтобы они стали считать его своим…

Серенак ничего не отвечал. Отступив на пару шагов, он вглядывался в воду, в глубине которой колыхались на дне ручья водоросли.

— Должен признаться вам, Стефани. — Его голос прозвучал резко, как свист кнута. — В настоящий момент главным подозреваемым по этому делу является ваш муж.

— Простите?

— Я просто хотел, чтобы вы знали. Ходили слухи, что между вами и Морвалем… А ваш муж известен своей ревностью.

— Чушь какая! Что за игру вы затеяли, инспектор? Я ведь вам уже сказала, что между мной и Морвалем…

— Знаю. Но…

Он тронул мыском ботинка рыхлую прибрежную землю. Вчерашний дождь успел смыть все следы.

— У вашего мужа есть сапоги?

— И много у вас таких дурацких вопросов?

— Это далеко не дурацкий вопрос. Это вопрос следователя. Простите, но вы мне не ответили.

— Ну разумеется, у Жака есть сапоги. Как у всех. Думаю, сейчас он как раз в них. Ушел с приятелями на охоту.

— Так охотничий сезон вроде еще не открыт?

Голос учительницы звучал сухо и равнодушно:

— Владелец холма над Астрагальской тропой Патрик Делоне добился разрешения на круглогодичный отстрел диких кроликов вне территории заповедника. На известковых почвах, да будет вам известно, кролики плодятся с немыслимой интенсивностью. Дайте своим людям задание проверить, и они вам подтвердят: в сельскохозяйственном управлении департамента лежит документ с перечислением участков, регулярно подвергающихся набегам вредоносных грызунов, и списком лиц, которым с согласия Делоне позволено охотиться в его владениях. В этом списке, чтоб вы знали, все его приятели из Живерни, в том числе мой муж. Все покупается… А они палят себе круглый год без перерыва и притом — на совершенно законных основаниях.

Серенак нахмурил брови. Весь его вид говорил о том, что, если он ничего не записывает, то все запоминает.

— Спасибо, мы обязательно проверим. К вам зайдет мой помощник. Могу вас сразу успокоить: он далеко не такой нахальный, как я. Стефани, а что делал ваш муж в то утро, когда случилась трагедия?

Стефани шагнула в сторону и сорвала листок с ближайшей ивы.

— Значит, вы специально привели меня сюда, инспектор? Чтобы допросить на месте убийства? Так сказать, с целью оказания психологического давления?

— Вы не… Я не… — забормотал инспектор.

— В то утро Жак ушел на охоту, — еще суше ответила Стефани. — Очень рано. Что абсолютно нормально для этого времени года — если погода позволяет. Как видите, у моего мужа нет алиби. Но и мотива у него тоже нет. То обстоятельство, что Жером Морваль делал робкие попытки за мной ухаживать, не может служить мотивом. Мы с ним несколько раз прогулялись вместе по окрестностям — как сейчас прогуливаемся с вами. Разговаривали о живописи. Он был интересный собеседник и очень образованный человек. Дальше этого мои отношения с Жеромом Морвалем никогда не заходили.

Стефани Дюпен проследила взглядом за течением воды, а затем подняла глаза на Лоренса Серенака.

Непроницаемые глаза.

— Судите сами, инспектор. Допустим, я сейчас поскользнусь, а вы меня подхватите. Кто-нибудь может это увидеть. Кто-нибудь, наделенный наблюдательностью и воображением. Он может даже нас сфотографировать. Здесь такое случается сплошь и рядом. При этом и вы, и я будем точно знать, что между нами ничего не было.

Серенак не удержался и посмотрел по сторонам. Он заметил несколько человеческих фигур, но далеко, за полями. Ни одного дома поблизости не было. Кроме мельницы Шеневьер.

— Простите меня, Стефани, — пробормотал он. — Я… Мне… Это всего лишь одна из версий. Наверное, я не совсем точно выразился, когда сказал про «главного подозреваемого»… — Он чуть помолчал и продолжил: — На самом деле, по мнению моего заместителя, инспектора Бенавидиша, — мнению, которое я разделяю, — существует три возможных мотива убийства Жерома Морваля. Ревность — поскольку он менял любовниц как перчатки. Спекуляция произведениями искусства — поскольку он увлекался коллекционированием живописи. И, наконец, некая тайна, связанная с ребенком…

Стефани ненадолго задумалась. Когда она заговорила, в ее голосе звучала ирония:

— Тогда главной подозреваемой должна быть я. Все три следа ведут ко мне, не так ли? Я иногда разговаривала с Морвалем; я организую конкурс рисунков; я лучше всех знаю окрестную детвору. Я права?

Она криво усмехнулась своими бледными губами и протянула ему обе руки со сжатыми кулаками, словно предлагала тут же надеть на них наручники.

Серенак натужно рассмеялся:

— Напротив, вы чисты как никто. Судя по вашим словам, вы не были любовницей Морваля, не пишете картин и у вас нет детей.

Инспектор едва успел договорить, как почувствовал, что сказал что-то не то. Глаза Стефани внезапно потемнели, словно слова Серенака причинили ей боль.

Словно у скрипки лопнула струна.

Нет, она не может так искусно притворяться. Он повторил про себя все, что только что произнес вслух.

«Вы не были любовницей Морваля».

«Вы не пишете картин».

«У вас нет детей».

Поведение Стефани доказывало, что он в чем-то ошибся. Что по меньшей мере одно из этих утверждений ложно.

По меньшей мере одно.

Какое именно? И связано ли оно с расследованием убийства? У Лоренса снова возникло ощущение, что он увязает в болоте, цепляясь за детали, не имеющие никакого значения.

По улице Коломбье они медленно дошли до школы. Оба молчали. Прощаясь, оба чувствовали непонятное смущение.

— Стефани! Как положено говорить в таких случаях: я прошу вас никуда не уезжать и оставаться в досягаемости полиции.

Он постарался смягчить свои слова улыбкой. Она ответила с подчеркнутой теплотой:

— С удовольствием, инспектор. Найти меня не трудно. Я либо в школе, либо дома.

Она указала взглядом на круглое окно в мансарде.

— Как видите, мое королевство не слишком велико. Ах да, чуть не забыла. Через три дня я веду детей на экскурсию в сад Моне.

И она скрылась за школьной дверью, напоследок окатив Лоренса сиреневым дождем своих глаз. Он чувствовал, как этот поток проникает ему в мысли, заставляя видеть окружающее в новом свете — реальность дробилась и распадалась, словно беспорядочные мазки кисти на холсте.

«Стефани Дюпен.

Какую роль она играет в этой истории?

Виновницы? Или жертвы?»

Эта женщина лишила его покоя. Единственным разумным выходом было бы отказаться от расследования, вызвать судебного следователя, свалить все на Сильвио или кого угодно еще.