Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

21 сентября, четверг, 17 час. 30 мин.

Братья Фомины засекли Высторобца, когда он звонил жене и нудно, чужим голосом – пытался изменить его – объяснял, где лежит запасной паспорт на чужую фамилию и где он ждет жену. Андрей колюче глянул на брата, проговорил едва приметно, почти не разжимая зубы, чтобы не услышал Высторобец:

– Вот и все. Попался дядя. Приближается последний акт театрального представления…

– Может, не будем?

– Опять ты за старое! Сейчас надо думать, как его обложить, чтобы он не ушел, а не нырять в кусты. Наш дядюшка Высторобец – бобер еще тот.

– А вдруг он стрелять будет?

– У него нет оружия. Я сам лично все стволы проверил, сличил с записями – все оружие он оставил в «Белфасте». Стрелять он не будет. И вообще не комплексуй по поводу Высторобца – не тот он человек! Был папаша Высторобец и не стало его. Не по нашей вине – по его. И не мы определяли степень этой вины.

– Того, кто определял, уже нет в живых.

– Все, спорить не будем. В нашей паре я – старший. А ты подчиняешься мне, братан. Понял?

Владимир Фомин ничего не ответил Андрею, склонил голову – так уж в жизни получилось, что Андрей всегда приказывал, а он исполнял приказы – так распределились роли.

21 сентября, четверг, 18 час. 00 мин.

Высторобец вывернул куртку изнаночной стороной наверх, обнаружил, что где-то на швах и изгибах ткань протерлась, стала грязной, вздохнул: «Уж больно бомжистый вид!», но выворачивать куртку обратно не стал, справедливо посчитав – не на бал он отправляется, не к девочкам в гости, – приложил, глядясь в кусок стекла, себе усы – нормальный вид! Ни за что не узнаешь в этом усатом человеке Высторобца!

Так оно и получилось: его не узнал никто. Когда в коридоре «Белфаста» с ним столкнулась Оля – белозерцевская секретарша, то с равнодушно-заплаканным видом проследовала мимо.

Не только Оля – собственная жена не узнала бы в этом согбенном, очкастом, волосатом дяде в корейской кепчонке, натянутой на самые очки, с суковатой клюкой, которую едва удерживали ослабшие от возраста дрожащие руки Высторобца.

Белозерцева уже увезли, хотя запах ладана, похоронных венков и свежего трупа не проходил. Милицейская бригада, нагрянувшая в «Белфаст», также отбыла. Собственно, «Белфаст» практически уже был пуст – с милиционерами уехала и часть сотрудников. Непонятно только было – зачем их взяли эмвэдэшники – то ли снимать отпечатки, то ли брать показания. Непрофессионально работают люди. Пора профессионалов прошла.

Высторобец без особых осложнений проник к себе в оружейную комнату и взял деньги.

Место, которое он назначил для свидания жене, оказалось хоть и пустынным, но неудачным – не просматривались подходы, но иного места у Высторобца «под руками» не было, да и свидание с женой должно было занять всего несколько минут.

Жену он увидел издали – Лена шла к нему надломленной, разбитой походкой, какая всегда возникает у много работающих женщин, лицо у нее было беззащитным, каким-то виноватым – людей с такими лицами всегда все обижают, – и у Высторобца сделалось горячо в груди, на ключицах, в ложбинах, образовался горячий пот, стек по груди вниз, обжег живот. На языке начали вертеться некие ободряющие слова, но он не смог произнести ни одного, беспомощно оглянулся и пошел к жене навстречу.

Шел и удивлялся тому, как рано у нее постарело лицо, выцвели глаза, на щеках укрупнились поры, а походка потеряла прежнюю девчоночью пружинистость. Лена помогала ему выстоять в жизни и сама боролась с этой жизнью, ему было тяжело, а ей – трижды тяжелее, она выкладывалась до остатка, будто рабочая лошадь, одолевающая с плугом непомерные пространства земли, выдыхалась, находясь рядом с Высторобцем, а он этого не замечал.

– Эх, Лена, Лена, – покачал головой Высторобец, не понимая, отчего же это вдруг глазам сделалось тепло, а в горле захлюпала сырость. – Эх, Лена, Лена…

Он приблизился к ней, взял за руки, как когда-то в молодости, в пору затяжных свиданий, поцеловал вначале одну руку, затем другую, улыбнулся благодарно.

– Ты куда пропал? – спросила она шепотом, словно бы чуяла, что муж находится в опасности.

– Об этом потом… Принесла паспорт?

Она передала Высторобцу паспорт, специально заказанный им у ребят из одного ведомства – можно догадаться, какого, – подлинный, к которому никто никогда не придерется, отдельно – сверток, перевязанный бумажной бечевкой:

– Здесь полотенце, мыло, зубная щетка, бритва.

– Ты умница, – шепнул он жене растроганно.

– Когда вернешься?

– Думаю, что не раньше чем через месяц.

– Командировка?

– Командировка.

Она ему не поверила.

– Все так серьезно?

– Не очень, но… – он виновато улыбнулся, развел руки в стороны, – сама понимаешь. Не от меня это зависит.

– Береги себя! – Лена заморгала глазами, стараясь сдержаться, в уголках век появились мелкие беспомощные слезы.

– Вот тебе деньги, – он сунул в руку жене плоский увесистый пакетик, завернутый в фирменную «белфастовскую» бумагу, перетянутый прозрачной липкой лентой. Здесь три тысячи долларов. Тебе должно хватить.

Она сморгнула с глаз слезы.

– Разве это главное? – произнесла она дрогнувшим голосом.

– И это тоже. Ну все, Лен, все, – заторопился Высторобец, боясь того, что она расклеится, заревет в голос, привлечет к себе внимание, – он оглянулся, поблизости никого не было, – а главное – расклеился он. Это будет очень плохо, гораздо хуже, чем можно вообще предположить. – Все, Ленок!

Он поцеловал ее во влажную соленую щеку, попятился к густому, не растерявшему сочной листвы скверику, откашлялся на ходу – ему сдавливало горло, – перемахнул через хлипкую железную ограду и исчез.

Опасность он почувствовал минуты через три, когда выбрался из сквера. Он уже почти выбрался в тихий затененный проулок, осталось одолеть всего ничего, когда услышал громкий хруст за спиной, такой же хруст раздался сбоку, и неожиданно понял, что он обложен.

Страха не было – в таких случаях лучше вообще не знать, что такое страх, возникло лишь ощущение досады, проигрыша: ну будто бы взял и просадил все имеющиеся у него доллары в наперсток – пустую игру, в которой мошенники облапошивают честных людей как хотят, он не успел даже вьщернуть из-за пояса пистолет, когда увидел Андрея Фомина.

Андрея он узнал и не узнал одновременно – всегда улыбчивый, доброжелательный, Андрей Фомин преобразился, доброе лицо его было мстительным, злым, незнакомым, в глазах посверкивало железо, Андрей поднял руку и выстрелил – он не сказал ни слова, не предупредил Высторобца, не окликнул – просто взял и выстрелил. За первым выстрелом, почти в унисон, сделал второй.

Не напрасно Высторобец, выходит, учил его стрелять из разных положений, по-всякому, в том числе и на звук, и вслепую, с закрытыми глазами, Андрей Фомин попал в своего учителя. Пуля ткнулась Высторобцу в левое плечо, сверток с полотенцем и туалетными причиндалами вылетел из руки, покатился по земле, Высторобец застонал, вторая пуля всадилась ему в руку, опять в левую же, напрочь отрубила ее, он нырнул за громоздкий старый ствол липы, прижался к нему спиной, стиснул правой рукой рану на плече, огляделся, увидел, что Андрей Фомин вышел на открытое пространство, и неспешно, держась очень уверенно, направился к нему.