Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

Но экран погас сам, вместо цветного изображения на нем возникла прыгающая черно-белая рябь. Белозерцев вырубил магнитофон, выключил телевизор – ядовито-красный нервный глазок магнитофона особенно нехорошо действовал на него, – протяжно вздохнул, жалея самого себя, и опустился в кресло.

Все надо было обдумать. Спокойно, холодно, не поддаваясь никаким эмоциональным наплывам – «чуйства» должны остаться за порогом. Он обязан был жестко и четко рассчитать свои действия. Ошибок быть не должно, иначе он погубит себя.

20 сентября, среда, 15 час. 30 мин.

– Деверь, хочешь посмотреть, что стало с нашим фирменным «жигуленком»? – спросил Клоп, почесываясь спиной о косяк двери – он стоял, прислонившись к нему лопатками, и чесался, словно корова, перемещаясь всем корпусом то в одну, то в другую сторону: туда-сюда, туда-сюда…

– У тебя что, блохи завелись? – Деверь подозрительно глянул на Клопа и воинственно приподнял плечи: как у всякого человека с неуравновешенным характером, у него часто менялось настроение – то он хороший был, то плохой, то он лютовал, то задабривал своих соратников едой и водкой, – сейчас ему не понравилось то, что Клоп чешется по-коровьи, щурится блаженно, глотает сопли – не боевик, а гипсовая скульптура «Девушка с веслом», этакая оглушающе-слезная радость влюбленного пионервожатого.

– Нет, не блохи, – простодушно, не обращая внимания на то, что у Деверя снова «повысилась температура», к лицу прилила кровь и цветом он напоминал перезрелый помидор, отозвался Клоп, – кожа задубела, чешется. А что это значит? Это значит, что к нам подскребается зима, скоро наступят холода…

– Ку-ку! Дурак ты все-таки, Клоп. – Деверь подошел к окну, просунул руку через прослоину жалюзевой портьеры, подергал решетку, вживленную в стену, похвалил: – Неплохо сработано, нехалтурно. Держит железо!

– Ну так как, хочешь увидеть родной лимузин или нет? – Клопу не терпелось похвалиться тем, как «ребята с золотыми руками» преобразили машину, участвовавшую в сегодняшнем деле: по законам их ТОО все машины, побывавшие в операциях, меняли свой внешний вид, меняли номера, на них заполнялись новые техпаспорта и прочая документация – в общем, все, что положено в таких случаях. – Давай поспорим, ты ее не узнаешь.

– Кто спорит, тот говна не стоит! – Деверь, довольный тем, что поддел Клопа, захохотал. – Спорят, Клоп, только дураки… Тебе это известно?

– Не только дураки. В одной хорошей книге написано, что из двух спорящих только один дурак, другой уже не дурак, а подлец. Подлец потому, что знает – он прав и обязательно выиграет спор, а дурак…

– Не трать зря слова, Клоп. По поводу дураков я сам тебе могу целую лекцию прочитать, есть у меня… знакомые, – он выразительно посмотрел на Клопа. – А потом, ты что, думаешь, я никогда не видел перекрашенных машин? Видел, и сколько видел!

– Таких нет, не видел, смею тебя заверить… Кроме того, ты началнык, – Клоп переиначил слово «начальник» на грузинский лад, – а началнык должен быть в курсе всего…

– Я началнык – ты дурак, ты началнык – я дурак. Ладно, – Деверь сдался и обреченно махнул рукой, – веди, показывай, хвались своим блином.

Перед уходом он снова раздвинул пластины жалюзи, глянул в щель на улицу – нет ли чего подозрительного? Не маячит ли на углу «гороховое пальто»? Про топтунов царской поры, которых называли «гороховыми пальто», поскольку им однажды выдали одежду одинакового горохового цвета, Деверь недавно прочитал в газете и удивился несказанно: и чего, собственно, такие дураки сидели в дореволюционной жандармерии? Ведь что гороховые пальто, что форма с галунами и серебряными пуговицами – что в лоб, что по лбу, все едино – «гороховые пальто» были так же узнаваемы с первого взгляда, как и городовые в синей форме с красными кантами, при начищенных пуговицах и дурацких саблях.

– Увидишь машину – доволен будешь, – сказал Клоп и отклеился от косяка.

– Медуза, за арбузенком смотри в оба! – предупредил Деверь охранника, у которого от выпитого и съеденного глаза сделались сонными, мутными, уголки рта опустились лениво, словно бы от собственной тяжести, придав лицу ленивое выражение.

– Не боись! – с трудом выдавил из себя Медуза. Он действительно хотел спать. Деверь показал Медузе кулак: не спи! Медуза нехотя шевельнул плечами – показал, что встрепенулся. – Не переживай, старшой, все будет в порядке! – Подумав немного, он притиснул растопыренную пятерню к виску.

– А кепка где? – спросил Деверь.

– Звыняйте, дядьку! – Медуза, не отрывая пятерни от виска, другую руку положил себе на макушку, – изобразил форменную фуражку.

– Красной звездочки не хватает, – серьезно заметил Клоп. – А еще лучше – офицерской капусты.

– Мозгов у него не хватает, – энергично рубанул Деверь, и от лихого буденновского жеста у Медузы протрезвели, прояснились сонные глаза, он снял «фуражку» с темени, от виска отклеил пятерню. – Во-во! – выкрикнул Деверь прямо ему в лицо. – Хоть из задницы мозг добавляй, такой дефицит возник у нас с этим веществом.

Вышли на улицу, слепо сощурились от безжалостного, прошибающего насквозь солнца.

– Печет, как в Африке, – не замедлил заявить Клоп.

– Куда идти? В гараж?

– Направо, шеф, прошу направо, – Клоп изобразил рукой лихой расчерк, будто регулировщик движения.

Дома номер пятнадцать и номер семнадцать имели не только одинаковую внешность, но и одинаковые участки. Участки были обнесены забором, сделанным из панцирной решетки, в забор была врезана железная калитка, а задник вообще объединен длинным, сложенным из перекаленного темного кирпича гаражом, имеющим двое въездных металлических ворот – одни ворота выходили на один участок, другие – на другой. Впрочем, этого Клопу казалось мало, он не раз заявлял:

– Была бы моя воля – я бы сговорился с хозяевами и третьи ворота прорубил, с тыльной стороны. Чтобы был черный въезд и черный выезд… Это очень хорошо, а главное – не надо беспокоить граждан, которые наблюдают за нашей жизнью с лицевой стороны.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – крестился Деверь от этих слов и плевал на землю. – Наблюдают! Да мне только от одной этой мысли не по себе становится! Хоть бронежилет надевай.

По каменной, выложенной квадратными плитками дорожке прошли в конец участка. Клоп на ходу резко махнул рукой по воздуху, вытащил из кулака головастого разноглазого овода.

– Во осень, а! Пауты летают… Разве это осень? И где, спрашивается, летают пауты? В столице нашей Родины, в которой они отродясь не водились. Вот загадка природы!

– Клоп на ходу сорвал сухую травинку с острым жалом, вставил ее в задницу оводу и подбросил в воздух: —

Счастливого пути, дорогой товарищ!