Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

– Во рашен-старашен! – не удержавшись, коротко, с металлическим бряцаньем в голосе, захохотал Деверь. – Быстро ребята сообразили. Молотки! А наказание было?

– Было. В отличие от нашего царя Стакана там царь посуровее был. Кто в ту пору царствовал? Алексей Михалыч, кажись?

– А хрен его знает.

– Тех, кого ловили, немедленно волокли на дыбу. Отрубали правую руку, а горло заливали расплавленным свинцом.

– Сурово!

Когда охранники сели за стол, Костик по тахте подгребся к окну, поднырнул под портьеру, тихо раздвинул металлические пластины жалюзы, вгляделся в улицу – знакомая или нет? Дома, дома, и слева, и справа одинаковые дома, но не такие, как в центре города, дома эти скорее сельские, дачные, одно– и двухэтажные – нет тех высоких, девятиэтажек, что располагаются в центре, в модных московских районах, которыми Костик любовался, проезжая с отцом в машине, – значит он находится в дачном месте. Но в каком, где, как называется это дачное место? Костик вздохнул – не по плечу ему эта задача.

В окно было вставлено две рамы, между рамами впаяна железная, покрашенная в белый цвет решетка. Костик прислушался к галдежу, раздающемуся из-за стола, понял, что о нем на время обеда забыли, просунул голову сквозь пластины жалюзи, притиснулся носом к стеклу, не удержался – слезы брызнули на стекло, потекли… «Ма-ма-а, беззвучно стараясь, чтобы его не услышали охранники, плакал Костик, возил носом по стеклу, оставляя мокрые следы. – Па-па-а».

Через несколько минут успокоился и, задерживая в себе всхлипы, примерился головой к решетке – пройдет голова или нет? Костику показалось – пройдет. А раз голова пролезет через решетку, то тело вслед за головой протиснется куда угодно, хоть в червячью нору. Осталось дело за малым – расколотить два стекла.

Хоть и плакал Костик горько, и страшился крысиной морды, а в слезах кое-что приметил – под тахтой лежал пустой «огнетушитель» – большая бутылка темного стекла, из-под какого-то плохого вина. Костик тихо, стараясь не дышать, нырнул под тахту, достал бутылку, потом снова подлез под портьеру, под жалюзи, примерился бутылкой к стеклу и, заваливаясь спиной назад – он все делал, как опытный взрослый человек, – размахнулся что было мочи и ударил по стеклу.

Взрыв стекла оглушил его, некая неведомая сила толкнула Костика назад, он едва удержался на ногах, но все-таки удержался, вскрикнул, хватаясь одной рукой за решетку, и ткнул дном бутылки во второе стекло – то не поддалось, уцелело. Костик ткнул в него еще раз – бесполезно, стекло было сильнее его, и Костик закричал слезно, отчаянно, давясь собственным криком, воздухом, остатками солнца, которые он видел, втиснулся головой в решетку, но до конца не пролез, застрял, закричал еще сильнее. Сзади в него вцепились сразу несколько рук, дернули, у Костика надорвалось ухо, зажатое железным прутом, на подоконник закапала кровь, боль и вид крови оглушили его, Костик захлебнулся в крике и стих…

20 сентября, среда, 20 час. 20 мин.

Высторобец сидел на скамейке под деревом и наблюдал за окнами белозерцевской квартиры: он знал, что там могут находиться два охранника – исполнительные, хорошо натасканные братья-близнецы Фомины, Володя и Андрей, – и тот, и другой имели черный пояс по каратэ и были серьезными противниками, надо было выяснить, снял их Белозерцев с поста или не снял?

По всем статьям должен был снять, иначе бессмысленно давать задание, которое он дал Высторобцу, ну, а с другой стороны, кто знает, что на уме у этих богатых буратино? Белозерцев способен был иногда почудить, выкинуть коленце. Только для Белозерцева это было именно коленце, обычная прихоть, а для Высторобца – жизнь, Белозерцев не рисковал ничем, а Высторобец рисковал всем.

Несколько раз в окне мелькнуло женское лицо, Высторобец его засек, мужское лицо не мелькнуло ни разу. Значит, шеф все-таки снял близнецов Фоминых с поста.

Подождав еще немного, Высторобец вошел в подъезд – чистый, без единого пятнеца на каменном полированном полу, пахнущий в отличие от других подъездов заморским одеколоном, у Высторобца от этого духа даже защипало в носу; другие подъезды мышами пахнут, мочой, загажены вонью немытого тела, чего-то трупного, гадостного, оставляемого бомжами, а здесь – одеколон.

Обычно в таких подъездах дежурит седенькая бабушка с круглым добрым лицом, с вязаньем или с книгой в натруженных руках, в очках, прикрученных к пучку волос – плотному клубку, свитому на затылке, – ботиночным шнурком, чтобы очки не сваливались, а здесь – ни бабушки, ни пятнистого молодца, – эти бравые ребята, наряженные в камуфляж, в общем-то, такие же безобидные, как и подслеповатые божьи одуванчики, но они начали активно вытеснять бабуль – пусто в подъезде. И чисто. Так чисто, как порой не бывает и у иной хозяйки в доме.

По лестнице – лифта он избежал сознательно – Высторобец поднялся на площадку, где была расположена квартира Белозерцева. Постоял, замерев, прислушиваясь к звукам – не донесется ли что из-за громоздкой металлической двери? – но что может донестись из этого сейфа? Тихо. Ничего не было слышно, кроме каких-то посторонних шумов, треска, шорохов, чьих-то далеких голосов, никакого отношения к квартире его шефа не имеющих.

День сходил уже на нет, простые обыватели сидели в своих квартирах за чашкой чая, вели невеселые разговоры, некоторые уже пристроились к телевизорам – надо было как-то убить время, за первым днем убить второй, потом третий и четвертый – и так до самой смерти; кое-кто из них звал эту смерть к себе, кое-кто страшился ее, хотя чего страшиться-то? А те, кто побогаче, собирались в валютные кабаки, чтобы покутить там вволю, оставить в ресторанной кассе пятьсот-семьсот долларов. У каждого были свои заботы.

Он достал из коробки пистолет, передернул затвор, загоняя патрон из обоймы в ствол, сунул за пазуху, кожей своей, порами ощутил холодную тяжесть оружия. Ботиночную коробку снова перетянул бечевкой, положил у двери так, чтобы она не была видна в глазок, потянулся пальцем к звонку и остановил себя… А вдруг близнецы-чернопоясники, Володька и Андрей, все-таки находятся там?

Если они там, то придется убирать и их, хотя парни эти ни в чем не провинились и ничего худого от Высторобца не ожидают. Вот проклятая жизнь, проклятый Белозерцев!

Он достал еще один патрон, вытер об одежду, чтобы не было следов, и, зажав полой куртки, загнал в обойму, невесть зачем дунул в ствол ТТ, услышал горьковатый низкий звук, выругал себя – тоже игрок, нашел музыкальный инструмент.

Позвонил в дверь. Никто не отозвался. Высторобец поежился от неприятного ощущения, от усталости, оттого, что где-то глубоко внутри у него прогорела плоть, образовалась дыра, есть над чем задуматься, позвонил еще раз.