Наталия Солдатова - Выстрел из прошлого

— Она сказала, чтобы я в следующий понедельник пришла на закате на ее могилу, в это время она лучше всего может меня видеть, попросила у нее все, что я захочу, и это обязательно сбудется. Я, честно говоря, приехала сюда не только по делам командировки, но и пришла на сеанс, чтобы спросить тетю, приходить ли мне туда. Дело в том, что потом, позже… — Ирина на секунду задумалась, словно решая, сказать или нет что-то важное, но произнесла лишь дежурное: — Мне почему-то страшно…

Рудик не преминул заметить, что тетя только что умерла, и ее дух вряд ли сможет что-нибудь поведать.

— Да, да… Но…

— И как это ваша тетя не понимает, что в понедельник на кладбище вообще нет народа, а уж на закате тем более, — проговорил Володя. — Всякое может случиться… Я надеюсь, вы туда не пойдете?

— Не знаю, — таинственно улыбнулась Ирина. — Может быть, с кем-то? Нет, наверное, не пойду. Но… что вы скажете про голос?

Володя молчал. Все смотрели на него.

— А у вас есть балкон?

— Да, да! Я тоже задала себе этот вопрос!

— Значит, вы тоже не верили?

— Я… В какие-то моменты я сомневалась… Даже открыла балкон, чтобы проверить, но там, естественно, никого не было. Мне вообще не следовало ничего проверять, этот голос я, скорее всего, слышала во сне…

— А балкон у вас отдельный, или рядом есть еще?

— У нас балконы смежные, парами. Мой, и рядом еще один. Но там совсем недавно поселился совершенно незнакомый парень. И бывает он редко — кажется, студент. А до этого квартира вообще пустовала…

— А кому была бы выгодна, предположим, ваша смерть? — вдруг спросил Пашка, а Володя почему-то вспомнил, как Пашка схватил его за руки и вытащил на берег, какими отборными ругательствами покрывал его, а сам улыбался, потому что, как потом признался, вовсе и не надеялся, что он, Володька, еще живой… Спаситель.

— Моя смерть? Господи, да никому. Наследства я не оставлю, у меня же нет ничего. Три тысячи на книжке были, взяла вот на днях пятьсот рублей…

— А квартира?

— Квартира служебная. Мы даже без ордеров живем. Мебель старенькая — помните, еще продавали гарнитуры румынские «жилая комната». С тех пор и стоит…

— Нет, если рассматривать вопрос под таким углом, то надо говорить о тете, — решительно сказал Володя, снова беря инициативу в свои руки.

— Вот, вот, давайте об этом и подумаем, — вновь ожила разумная Тамара Михайловна. — Нас здесь сколько? Восемь человек… Превратим наши мозги в один коллективный разум…

— А я вам советую все-таки обратиться в милицию, — начал, было, Володя…

— А уж потом думать? — вставил Петька.

В коридоре вдруг залаяла собака. Лай становился все громче и громче, а потом начал стихать.

— Матильда на кого-то лает, — заметила тетя Паня.

— Матильда? — удивился Володя. — Неужели она еще жива?

— Да что ты, Володя! Это уж ее праправнучка, наверное. Матильда почти никогда и не лаяла, чувствовала, что сразу выгонят. Но чужих не больно любила. Твоя бабушка ее однажды в парадном заперла… Ой, Ирина, а ведь знаешь, почему Володькина бабушка Матильду заперла? Потому что твоя бабушка к ней пришла и попросила ее написать письмо под диктовку. Ир, твоя-то неграмотная была, а письмо куда-то далеко писала. Матильда своим лаем не давала им сосредоточиться, вот Володина бабушка и заперла ее.

— Да ладно вам про собаку-то, — вмешался Рудик.

— Я ведь почему про собаку-то, — не унималась тетя Паня. — Твоя-то бабка, Ира, колдовала немного, а собаки таких боятся, чувствуют, что-то нечисто. Они и тогда про колдовство говорили, чего-то искали вместе.

— Да моя бабушка не колдовала! — возразил Володя. — Она не умела.

— Нет, вместе! Иринина колдовала, а твоя писала. И мой Виталька все около них крутился. Чего это вдруг вспомнилось-то? Что-то важное ведь писали.

— Ира, я тоже твоей бабке как-то письмо писал. Тебе вроде и писал, — сказал Рудик.

— Елки зеленые! Извините, граждане следователи, что отвлекаю, — рисуясь, произнес Петька, — но не о том ли письме речь, что бабушки ваши, закрывшись, несколько вечеров писали? Нам Виталька тогда сказал, что никогда его не гнали, а тут и к столу не подпустили!

— Да ладно, хватит детство вспоминать! Не могу я… Виталька как живой перед глазами… Каюсь, сама виновата, про собаку эту вспомнила… — чуть не заплакала тетя Паня.

— Постойте, постойте! И что же вы сделали? — поинтересовался Володя.

— Ха! А догадайтесь, что мы сделали! Думай, Вова, думай! Что тогда твоя мать Пашке-то подарила, вспомни! За то, что он тебя за уши из воды-то вытащил?

— «Любитель»…

— Правильно! Ну?

— Господи, какой еще «Любитель»? — простонала Тамара Михайловна.

— Фотоаппарат. И нас с Раей у огорода как-то сняли. У меня до сих пор фотография сохранилась, — сказал Рудик.

— Ну, и?.. — нетерпеливо подтолкнул Петьку Володя. — И что же?

— А мы решили это письмо сфотографировать! Ух, и ржач был! Примусы-то у всех в парадном стояли. Никого там не было, одна Матильда запертая. Пашка зашел в парадное, взбежал по лестнице, да как заорет — горим, горим! Обе бабки кинулись к дверям, думали, видать, что кто-то примус оставил без присмотра, а Пашка тем временем к столу, и — сфотографировал! Правда, только две страницы, а там еще две были…

— А потом? — хором спросили все.

— Потом? — Петька посмотрел на Пашку, но тот молчал. — Потом не знаю. Не помню…

— Проявили пленку-то? — ухмыльнулся Рудик.

— Не… Точно нет, — уверенно ответил Пашка.

— А почему? — спросил Володя.

— Да я знаю, — вмешалась тетя Паня. — Веню же потом хоронили, пацанам не до этого было. А не у Виталика ли моего ваша пленка тогда осталась? Он ведь вас проявлять-то учил, вы сами не умели. Какая она из себя, может, я вспомню. Виталик в армию ушел, я все его вещи по местам разложила, ничего не выкинула. Так все до сих пор и осталось…

— Она как катушка из-под ниток, только подлиннее, теть Пань, — пояснил Пашка. — И цвет такой темно-розовый, а сама катушка черная…

— А-а-а… — Тетя Паня, казалось, не расслышала. — Что-о-о? Повтори-ка!

И вдруг за спиной Володи неожиданно послышались глухие удары. Кто-то стучал в стену с той стороны. Первым вскочил Рудик.

— Тише вы! Тихо! — Он приложил ухо к стене, повернулся к присутствующим и недоуменно проговорил: — Мама плачет… Что-то случилось… — Потом заколотил в стену: — Мама, слышишь? Я иду, мама! Не плачь!

Рудик бросился к двери и выскочил в темный коридор — а ведь час назад, когда они шли сюда, в коридоре ярко горели лампочки. Он шагнул, было, за порог, но Володя, у которого «звонок» готов был превратиться в колокол, остановил его:

— Погодите, дядя Рудольф. У меня фонарик…

Луч фонарика осветил дощатый пол, порог, отделяющий один коридор от другого, и остановился на бесформенной человеческой глыбе, возвышавшейся у дверей квартиры Рудика. Его мать, тетя Нюра, изо всех сил старалась открыть дверь, и от каждого ее толчка глыба тихо подрагивала, но не сдвигалась с места.