Наталия Солдатова - Выстрел из прошлого

— А швейцарский банк?

— Может, был и банк, неизвестно. Так вот, умер он еще до войны. О золоте знали прабабушка…

— Это с которой он сбежал и на которой женился?

— Да. Их сын, то есть наш дед, и приказчик.

— А кто этот приказчик?

— Всю жизни с ними. Семен Николаевич. Самое доверенное лицо. Прабабушка тоже вскоре умерла. А сын-то их, дед наш, уже после войны нас всех нашел, представляешь?! Эта их усадьба… она уже в состав СССР входила. Он в тюрьме сидел, на севере где-то, но недолго. Тяжело заболел, и его выпустили.

— А приказчик?

— Он умер. Так вот, дедушка Алексей собрал нас всех в Минске и рассказал все, что знал обо всех наших предках. Говорил, что барон этого очень хотел — мол, революция заставила многое скрывать, но мы все должны знать правду о своем происхождении…

— Честно говоря, мы тогда очень всего этого боялись, — вставил слово Герасим. — Слушали и боялись.

— Он и про золото рассказал, — продолжала Инна. — И про то, что надо его найти. Всем вместе. Господи, ты не представляешь, как все это странно и страшно было слушать. И он боялся…

— Органов? НКВД?

— Может быть… А у всех нас было странное такое ощущение — из грязи, да в князи…

— Значит, мы — Рауши?

— Раушенбахи. Потом этот «бах» — бах! — и отпал. Но Александровы — это тоже родная фамилия, дед говорил, что кто-то еще в давние времена с этой фамилией среди них затесался… Да, так вот тогда мы с ним и поехали на место этой усадьбы. И твоя мама тоже. Почему она все-таки тебе ничего не рассказала, а?

— Наверное, тоже боялась, она ведь член партии была.

— Да… Приехали, а там все разрушено.

— А конюшни?

— А конюшни под водой. На этом месте теперь озеро. Нам объяснили, почему, да я забыла. Вроде там смерч какой-то прошел…

— Смерч войны…

— Нет, природный смерч. Дети наши попробовали понырять — вроде там стены целы. И где деньги были запаяны — никаких трещин, дыр нет… И решили тогда все разъехаться по домам, а потом снова собраться с водолазным оснащением, или водолазов, в конце концов, нанять. Так до сих пор и нанимаем…

— Вот это да! Значит, мы — потомки барона, потенциальные обладатели несметных богатств… Стоп! Но отец-то мой, Инна, родился в Фурманове…

— Да и мой отец — там же. Деда где только ни носило с семьей! У него ведь не было определенной профессии. Но кузнец он был неплохой. Барон, говорят, и сам умел в кузнице работать. А еще дед конюхом работал в колхозе. Он о своем баронстве и заикаться не мог.

— Вы меня и обрадовали, и… Господи, в голове все перепуталось! Ну вот почему ты об этом знала, а я нет! И тетя никогда ничего не говорила… А теперь она уже не с нами… Я телеграмму вам давала, думала, приедете на похороны…

— Ирина Вадимовна, мы в Аргентине были. У них вот, — сказал Герасим, обнимая Настеньку и пришедшего с улицы Степу. — Мы вообще теперь почти всегда там, Вареньке помогаем. Правда, пенсия туда не идет — нет у нас с этой страной о пенсии договора…

— Может, тетя ничего не знала?

— Знала, Ира, знала. Она тоже тогда в Минске была. А молчала — жизнь тебе осложнять не хотела, я думаю, — уверенно произнесла Инна. — Наверное, потом, попозже рассказала бы… Ты ночевать останешься?

— Нет. Сейчас за мной институтская машина придет, я ведь командировку со встречей с вами совместила…

— Тогда сейчас Степочка тебе сыграет, чтоб с тяжелым сердцем не ехать. Настенька у нас — виолончель, а Степочка — пианино.

Восьмилетний Степа мигом очутился за фортепиано, торжественно объявил, что играть он будет «По долинам и по взгорьям», и комнату заполнила тревожная, но и ликующая музыка. Ирина улыбнулась. Степочка стал петь по-русски, выговаривая некоторые слова на испанский лад, и ей стало совсем весело, словно весь этот камнепад загадок пролетел мимо, оставив ее целой и невредимой.

В тот день она ушла от сестры наполненная каким-то новым чувством причастности к древнему роду и никак не могла состыковать неизвестные ранее факты с тем, что уже знала…

Ирина очнулась от уличного шума — было уже девять часов. Она позвонила в институт, где учился и работал лаборантом Игорь, и узнала, что его не будет в Москве с неделю — уехал на уральский завод с практикантами. Быстро собравшись и посчитав, что до прихода машины есть еще десять-пятнадцать минут, она набрала номер Володи Комова… Дома его уже не оказалось, а на работе еще не было. Ирина назвала себя Лене и Володиным коллегам, сообщила, что ей срочно нужно с ним поговорить, положила трубку и с надеждой стала ждать. Она ругала себя за то, что не позвонила раньше, упустила время, но вдруг телефон захлебнулся от звона. Володя!

— Ирина Вадимовна, всю ночь о вас думал…

И тут Ирина, не выдержав, расплакалась. Плач перешел в настоящие рыдания, они мешали ей говорить, но с ними уходил и ночной ужас, от которого ее жизнь пошла по новому руслу — с оглядкой, подозрением, с естественным желанием спастись, уцелеть в этом непонятном мире, где запросто пускают пулю в незнакомого и ни в чем не повинного человека… Когда Володя пообещал немедленно выехать в Москву, Ирине стало намного легче, потому что к этому моменту она твердо знала, что только с ним могут быть разгаданы, извлечены на свет мрачные тайны, которые буквально опутали ее всю, да, похоже, и ее семью — тоже.

Водителя она встретила уже окончательно успокоившаяся. Но, выйдя на лестничную площадку, буквально наткнулась на острый взгляд, скрывавший, как ей показалось, злобу и… отчаяние. Этот взгляд пронзил ее всю, Ирине вновь стало холодно и страшно, она схватила своего спутника за руку, и он, как поводырь, осторожно повел ее вниз. А тот человек, молодой, незнакомый, вышедший из однокомнатной квартиры, шел за ними следом и сверлил Ирину глазами. Нет, она не хотела думать о нем ничего плохого, но была уверена — дай такому пистолет, и он, не задумываясь, выстрелит, ибо зол на весь белый свет… Она остановила водителя, чтобы пропустить этого странного человека, и, когда он проходил мимо, лицо его вдруг исказила усмешка. Ирина побледнела, она поняла в этот момент, что человек был ей знаком! Они уже встречались с ним, и, кажется, не однажды. Ее словно током ударило — он был на похоронах тети! И на том мостике, когда чуть не столкнул ее в воду, а потом убежал…

После Ирининого звонка Володя понял, что медлить нельзя ни секунды. Он доложил обо всем начальству, попросил, чтобы ребята еще раз хорошо осмотрели его дом, коридор, где нашли Певцова, и особенно чердак, получил добро на командировку, заказал машину, чтобы успеть на ближайший поезд, и выбежал из подъезда, направляясь в больницу, чтобы еще раз поговорить с бардом — утренний разговор ничего не дал. Конечно, Гена плохо себя чувствовал, еще не оправившись от ночного потрясения, однако у Володи сложилось впечатление, что Певцов не так болен, как прикидывается. Свое путешествие в старый Володин дом он объяснил высокой температурой и тем, что «его вдруг куда-то понесло»… Все это было наивно, факты явно не складывались в какое-либо логическое целое, но лечащий Гену врач заверила, что при гепатите у человека с нарушенной психикой и не такое может быть. Теперь же, после разговора с Ириной, и шестое, и десятое, и двадцатое чувство говорили ему — появление Гены в старом доме и выстрел в московской квартире связаны между собой одной причиной, одними людьми.