Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля

Он открыл форточку, и в окно осторожно вошел осенний садовый ветер, неся дым и запах палой листвы.

«Все это бесполезно, – подумал Лелик. – Кричим, обвиняем друг друга… Все равно каждый разговаривает сам с собой».

– Я хотел взять еще одного ребенка, чтобы не жить постоянно с ощущением вины, – сказал Юрий. – Смотрел на тебя и каждую минуту помнил, что это из-за меня ты остался без матери. Мне казалось, если появится другой мальчик… ребенок… я смогу утешать себя тем, что сделал для какого-то живого существа что-то хорошее. – Он ссутулился. – Устал я жить, не прощая себя. Даже свою собаку и то я убил.

Лелику было что сказать. О том, что вокруг виноватых людей почему-то больше всего страдают их близкие, которые совсем ни при чем. О том, что отец волочет свою вину, как другие несут тяжелый герб – мучительно, но с гордостью. О том, что можно было завести другую собаку. И это было бы лучше и правильнее, чем завести другого ребенка.

Ничего этого он не сказал. Подумал, сел рядом с отцом – близко, но не прикасаясь к нему.

– Яна просила разобрать сарай и погреб. Ты мне поможешь?

Юрий покосился на него.

– Одному там трудно, – продолжал Лелик. – Вдвоем работы на пару-тройку дней.

Отец молчал.

– Завтра обещали дождь, – зачем-то добавил Лелик. Как будто это могло убедить отца остаться.

– Дождь – это хорошо, – сказал наконец Юрий и поднялся. – Комната за библиотекой свободна?

Оставшись один, Лелик поднял с пола шарф и положил на спинку дивана. Как все странно вышло. Что у них с отцом – перемирие? Примирение? Что он понял из того, что Лелик говорил ему?

«И что я сам понял?»

За его спиной послышался шорох.

– Пап, ты шарф забыл… – начал Лелик, обернулся и замолчал на полуслове.

В дверях стояла Вероника.

– Ты что, не уехала? – глупо спросил он.

– Он просто не умеет тебя любить, – сказала она.

Лелик не сразу понял.

– Ты все слышала?

Она кивнула, нисколько не смущаясь:

– Я подслушивала за дверью.

– Зачем?

– Помочь тебе, если что.

Кажется, он никогда не поймет эту женщину. Помочь ему? Чем?

Она не двигалась с места. Он вдруг подумал, как счастливы могли бы они быть теперь, когда хозяйкой дома стала Янка. Веселая маленькая Янка, которая станет печь пироги по рецептам бабушки Раисы, звать их в гости на все лето и вообще в любое время, когда им вздумается приехать. Отец сможет привозить свою новую собаку и дрессировать ее на лужайке, а Янкина мать будет даже в гамаке качаться с таким видом, будто выполняет ответственную работу, а они с Вероникой…

Лелик осекся. Никаких «они с Вероникой» нет.

В этот момент он отчетливо понял, что нарисованная картина счастья возможна для него лишь тогда, когда они с Вероникой все-таки есть. Смешно. Похоже, его удел – вечно любить кого-нибудь безответно.

– Я провожу тебя на станцию, – спокойно сказал он. – Когда ты уезжаешь?

Она молча смотрела на него своими прозрачными светло-голубыми глазами.

– Ты знаешь, что я тебя всю жизнь люблю? – по-прежнему спокойно спросил Лелик. Уже столько было сказано сегодня, что еще одно признание ничего не могло испортить.

Вероника кивнула.

– Прости, – в ее голосе звучало искреннее сожаление. – Мне нечего тебе дать.

Она внезапно подошла и обняла его – то ли утешая, то ли прощаясь.

От ее волос пахло кувшинками. Лелик знал, что на самом деле эти цветы не имеют аромата, но если бы он придумал его, тот был бы именно таким – едва уловимый запах лесной воды и горчащего зеленого стебля.

– Вероника, – тихо позвал он.

– Когда я с тобой, я чувствую себя очень-очень старой, – отозвалась она.

– О господи, – сказал опешивший Лелик. – Это еще почему?

Женщина расцепила руки.

– Старой и свободной. Как будто меня больше ничего не может задеть.

– Всю жизнь мечтал услышать, – пробормотал Лелик, – что женщина, в которую я влюблен, ощущает себя в моей компании старухой.

Вероника улыбнулась. «Он тоже не понимает». Но в этой мысли не было горечи. Если все сложится хорошо, у нее будет время ему объяснить. Не сейчас. Позже.

Всю жизнь люди и события торопили ее. Она принимала неверные решения. Совершала поступки, о которых сожалела.

Но теперь она не станет спешить. Ее время – медленное. Пусть течет как хочет.

– Я приеду сюда в июне. – Вероника бросила взгляд в окно, где желтели яблони. – Если хочешь, приезжай и ты.

– Меня не приглашали, – с некоторой растерянностью сказал Лелик.

– Меня тоже.

Она улыбнулась ему так, как будто это сходство – сходство неприглашенных – ее обрадовало.

«Я приеду в июне, – мысленно повторила Вероника, – когда все изменится. Мой бывший муж позвонит мне. Я сниму трубку. Он начнет говорить, что я шлюха, а я буду слушать его и смеяться. Мне нужно состариться и стать равнодушной. Я чувствую зернышко смеха где-то глубоко внутри. Пусть созреет. Когда я сумею рассмеяться, я вернусь сюда».

– В июне так в июне, – сказал по-прежнему ничего не понимающий Лелик.

Вероника молча кивнула ему и вышла, не прощаясь.

«Вот что это сейчас было? – спросил он себя. – Идиот. Надо было хватать ее и целовать. Подумаешь, троюродная сестра! Это вообще не родство! Кретин. Мямля. Восемь месяцев! Чушь, бред!»

А сам уже прикидывал, сможет ли взять две недели в июне, нет, лучше три, и пусть только попробует не приехать.

Через две комнаты от него Юрий подошел к окну, посмотрел на облетающие яблони и внезапно подумал, что боксер тоже отличная порода, особенно если брать из приличного питомника, чтобы психика не испорчена и здоровье не подкачало и чтобы был рыжий, ярко-рыжий, как вон те бархатцы вдоль забора, которые почему-то до сих пор стоят прямо и вызывающе рыжеют своими распушенными помпонами, хотя давно должны были отцвести.

Едва Яна открыла дверь квартиры, до нее донесся запах свежей выпечки. Соседка не только ухаживала за цветами, но и купила к ее приезду рогаликов в местной булочной. Яна когда-то вылечила ее карликового шпица, и с тех пор старушка считала себя ее вечной должницей.

«А Вениамин удивлялся, что Юра так никогда и не простил его за бульдога».

Она сбросила куртку, крикнула:

– Я вернулась!

Тишина. Яна в обуви прошла по квартире, обеспокоенно заглянула в ванную.

– Эй! Ты где?

Из кухни, сонно щурясь, вышел большой черный кот с круглой совиной головой.

– Дымчик! – облегченно сказала Яна.

«Девочка!» – сказал кот.

Привстал на задние лапы, передние протянул к ней, и она привычным жестом подхватила старого кота, подсадила на плечо. Дымчик растекся вокруг ее шеи меховым воротником.

– Ты потяжелел. Опять раскормили тебя?

Она поставила чайник, проверила почту. Кот лежал, расслабленно свесив лапы. Яна вывернула голову набок и разглядела седые шерстинки между ушей.