Татьяна Устинова - Мой личный враг

- Ничего мне не ясно, - сказала Александра. В последнее время он часто раздражался, но никогда не говорил таких глупостей.

Для того, чтобы пробиться в первые ряды на телевидении, мало одного таланта или неземной красоты. Должна быть поддержка. Должны быть "свои". Неважно кто - муж, любовник, отец, но кто-то обязательно должен подпирать сзади, прикрывать тыл, двигать вперед. Талант мог блеснуть, ослепить на мгновение и навсегда исчезнуть. "Долгоиграющие" звезды оставались на небосклоне потому, что, так или иначе, их постоянно кто-то поддерживал, невидимый и всесильный. Андрею это должно быть известно лучше всех. Свои едва наметившиеся связи он выгрызал зубами, охранял бдительно и ревностно, защищал, взращивал, холил, подкармливал и удобрял...

- Что это ты так разошелся? - спросила Александра, глядя в красивое, жесткое лицо. - Или у тебя с программой проблемы? Рассказал бы, что ли...

- Нет у меня никаких проблем, - холодно ответил Андрей.

У него была только одна проблема, но Александре о ней знать не полагалось.

Андрей смотрел, как она убирает со стола: вид у нее был унылый, старые джинсы висели на попе складками.

- Неряха, - пробормотал он и вышел из кухни.

Он считал себя порядочным и справедливым человеком, а ни один порядочный и справедливый человек не мог долго находиться в таком положении, в каком оказался Андрей Победоносцев.

Осень накрыла Москву с головой. Целыми днями моросил скучный дождь. В метро вода со сложенных зонтов капала в ботинки и сумки. Все время хотелось спать, и было очень холодно - "отопительный сезон", как всегда, не успевал за погодой.

Было много нудной работы. Осень - время политических перегруппировок, склок и скандалов, о которых надлежало детально информировать население, слишком расслабившееся за лето на дачных участках.

Александра подозревала, что, если бы население вовсе перестало получать информацию, жизнь стала бы гораздо спокойнее.

- Сань, ты чего такая хмурая? - окликнул ее в баре Дима Тимофеев, то ли прилетевший, то ли на днях улетающий в Багдад.

Александра подвинулась, давая ему место рядом с собой. Он подсел, пристроил на краешек неубранного стола чашку кофе и достал "Житан". Почему-то в этом сезоне все корреспонденты и редакторы курили исключительно "Житан".

- Я не хмурая. Я устала и спать хочу, а у меня сегодня монтаж только в ночь...

- Замолвила бы словечко перед Победоносцевым, пусть бы он меня в свою программу взял. Спецкором в Женеве, а? Багдад надоел хуже горькой редьки.

- А в Астрахань спецкором не хочешь? -подколола Александра. - Багдад ему надоел! Видали мы таких, которым Багдад надоел...

Они посмеялись немножко, как очень хорошо знающие и любящие друг друга люди.

- Ты сама-то к нему в программу собираешься переходить или как? спросил Дима, отхлебывая кофе.

- Или как, - буркнула Александра. - Не знаю я ничего. Может, он еще меня и не возьмет. Зачем ему жена под боком?

- Оно конечно, - согласился Дима. - Только под Викой работать тоже радости никакой, я же знаю... Я каждый день господу молитву возношу за то, что меня тогда Доренко взял.

- Ну а меня некому взять, кроме Андрея, - сказала Александра и прикурила Димин "Житан". Он оказался сухим и крепким, как махорка, которую она однажды попробовала на съемках в каком-то дальневосточном порту. - А потому будем ждать, что он решит. И спешить особенно некуда, он только с первого января запускается.

Дима отхлебнул кофе и задумчиво посмотрел на Александру, размышляя, дошли до нее редакционные слухи или еще нет. И если нет, имеет ли смысл сообщать ей о них. Он не был сплетником, но незатейливое журналистское любопытство все же напоминало о себе. Будь это не Сашка, а кто-то другой, он бы все-таки задал наводящий вопросик. Но ее он слишком хорошо знал и любил, чтобы приставать с расспросами.

- Когда бабы-Клавина годовщина? - спросил он, внезапно вспомнив, какое сегодня число. - Завтра или послезавтра?

- Завтра, - ответила Александра. - Ты хочешь прийти?

- Я улетаю, Саш, - сказал Дима. - А то бы пришел...

Они уставились в чашки, каждый в свою. Бабу Клаву знали все Александрины друзья и подруги. Она растила внучку с двух или трех лет, после того как разошлись ее родители, подкинув ребенка уже очень пожилой свекрови. Она умерла два года назад, и Александра сильно по ней тосковала.

У входа в бар произошло какое-то движение, загремел опрокинутый стул, и Дима взглянул в ту сторону.

- Ка-акие люди! И Победоносцев с ними. Посмотри, Сашка!

Очевидно, только что закончился дневной новостной эфир, потому что в бар ввалилось сразу столько начальства, сколько бывало только после совещаний и каких-нибудь ответственных эфиров. Александра сразу углядела Вику. Яркая среди темных пиджаков - роза в густых зарослях крапивы, - она сияла ухоженным лицом и зубами американского производства. И Андрей тоже был там, будущий босс среди уже состоявшихся боссов - представительный, неторопливый, дорого и модно одетый.

У Александры никогда не хватало денег на шмотки, и Андрей ей в этом вопросе совсем не помогал, нo себя одевал с умением и любовью, справедливо полагая, что встречают все-таки по одежке...

Вся компания разместилась за одним большим столом в середине зала, и Андрей с кем-то из "младших" начальников отправился за кофе с пирожными, которыми славился этот бар.

Неужели не подойдет?

Очевидно, эта мысль так ясно была написана y Александры на лице, что Дима Тимофеев решил: нужно ее срочно чем-то отвлечь.

- Хочешь еще кофейку? А может, сока, а, Сань?

- Что? - как будто очнувшись, спросила Александра и отрицательно покачала головой. -Нет, спасибо. И не делай никаких далеко идущих выводов, Димка. Просто я никак не могу освоиться с тем, что мой драгоценный муж так далеко пошел.

- Еще не пошел, - пробормотал Димка, которого раздражал успех Победоносцева.

- Пошел, пошел, - уверила его Александра. - И далеко. По крайней мере, гораздо дальше меня.

За столом в центре зала что-то бурно обсуждали, демонстрируя окружающим общий демократизм и почти американскую открытость. Вика хохотала, склонялась к плечу генерального продюсера и что-то шептала ему на ушко, как казалось Александре, завлекательно и нежно. Она была единственной женщиной за столом и держалась превосходно.

- Я пошел, - сказал Димка. - Слышишь, Сань? И перестань, бога ради, таращиться на них. Ты что, маленькая?

- Димка, когда я научусь быть такой же, а? Так же уверенно держаться, не замечать взглядов и чувствовать себя королевой? - Она повернулась к Димке, и в полумраке бара он увидел у нее в глазах отчаяние.

- Никогда, могу тебя утешить, - грубо ответил Димка. - Это совершенно не твое. Ты такая, какая есть, и этого достаточно.

В институте они пять лет просидели за соседними столами, что давало ему право быть откровенным, не боясь ее обидеть, а съеденные на кухне у бабы Клавы борщи делали это право почти законным.