Ирина Грин - Нарушенная заповедь (СИ)

– В порядке, что с нами сделается… – медленно, будто тщательно обдумывая каждое слово, произнесла Марчук и вдруг зачастила: – Я сейчас к тебе приеду. Хорошо? Сейчас. Только машину найду какую-нибудь и приеду.

«Рыбака попроси, все равно дурью мается», – хотела сказать Кристина, но Людмила уже повесила трубку.

«Что за черт? С ума там они все посходили, что ли?» – подумала Кристина, но тут дверь распахнулась, и в палату вошел мужчина.

– Здравствуйте, – он шагнул к кровати Кристины, – я ваш лечащий врач. Зовут меня Андрей Андреевич. Как самочувствие?

– Отлично самочувствие, доктор, – ответила Кристина. – Меня обещали сегодня домой отпустить.

Доктор вытянул губы в трубочку и склонил голову набок, будто взвешивая услышанное на стрелочных весах. Кристина с нетерпением наблюдала за этой пантомимой.

– Ну, я в этом не уверен, – наконец проговорил доктор. – Перелом слишком сложный, ручной репозицией добиться совмещения обломков не удалось, поэтому необходимо оперативное лечение.

– Да хотелось бы как можно более оперативно, – подтвердила Кристина, плохо понимающая, куда клонит Андрей Андреевич, – мне нужно на работу.

– Я имел в виду проведение операции остеосинтеза, – покачал головой доктор.

– Операции? А по-другому никак нельзя?

– В вашем случае нет.

– Ну так делайте поскорее эту операцию, – нетерпеливо заерзала на кровати Кристина. – Сколько это потребует времени?

Доктор повторил пантомиму со складыванием губ в трубочку и сказал:

– Понимаете, говорить об операции еще рано. Сначала мы должны произвести полное обследование вашего организма и убедиться, что никаких сюрпризов на операционном столе вы нам не преподнесете.

– Какие сюрпризы? Я абсолютно здорова, – уверенно заявила Кристина, – последний раз была на больничном шесть лет тому назад.

– По какому поводу? – настороженно спросил Андрей Андреевич.

– По поводу насморка, – отмахнулась Кристина.

– А чем вы объясните сердечный приступ, имевший место вчера? Хорошо, что вам успели вовремя оказать первую помощь. В противном случае… – он развел руками. Броня напускной стервозности пропустила удар, и Кристина почувствовала укол раскаяния.

– Я… – она замялась, – вчера наговорила глупостей вашему доктору. Мне хотелось бы извиниться перед ним.

– Хорошо, – сухо кивнул Андрей Андреевич, – я передам ему ваши извинения.

Он уже направился к кровати Аси, а Кристина все пыталась спланировать свою дальнейшую рабочую деятельность, а с ней и всю свою дальнейшую жизнь с учетом предстоящей операции. Она может с утра приезжать в больницу, а после обеда ехать на работу – что-то вроде дневного стационара. Гипс – не помеха, это не рука – спокойно можно ездить на машине. Конечно, водитель из нее еще тот, практики вождения маловато. Но не в ралли же «Париж – Даккар» она собирается участвовать. Как-нибудь, потихонечку, в самом крайнем ряду до работы доберется. И все-таки что же там у них случилось? Людка чего-то темнит, секретарши нет на месте – значит, Мальчик тоже куда-то уехал.

И тут ее осенило: а вдруг он поехал сюда, в больницу? От этой мысли Кристину даже в жар бросило. Вообще-то такой привычки за Мальчиком не замечалось. Он был сторонником здорового образа жизни, даже в разговорах тему болезней никогда не поднимал и резко обрывал, если кто-то начинал ее развивать в его присутствии. Но все же дело касается не совсем рядового сотрудника… Можно даже сказать, совсем не рядового…

– Вы не дадите мне зеркало? – спросила она у Аси, как только доктор вышел из палаты. Чем черт не шутит, вдруг Мальчик действительно заявится?

Из зеркала на Кристину смотрело абсолютно чужое лицо – осунувшееся, с ввалившимися глазами, но предпринять что-либо было невозможно, поэтому оставалось смириться с неизбежным. Кристина подложила под спину подушки и постаралась, насколько позволяла ситуация, принять позу, которая, в ее понимании, соответствовала виду человека, может, и испытывающего незначительные проблемы со здоровьем, но готового в любой момент эти проблемы превозмочь и ринуться в бой.

«Интересно, если действительно придет Мальчик, догадается Ася выйти? – Кристина недовольно посмотрела на продолжающую что-то печатать соседку. – И когда ее выпишут?» Спрашивать не хотелось, ведь в любой момент мог появиться Мальчик… И когда в дверь тактично постучали, Кристина ни секунды не сомневалась: это он. Асины родственнички вваливались без стука и с таким грохотом, будто открывали дверь с ноги, медперсонал вряд ли будет стучать. Сердце забилось быстрее.

– Войдите, – хриплым голосом отозвалась Кристина и поморщилась от разочарования. Причем двойного. Первого, потому что вместо Мальчика на пороге возникла менеджер по персоналу Людмила Марчук. А второго, потому что в руках у посетительницы не было ничего, кроме папки с логотипом «Апогея»: ни ноутбука, ни телефона, ни тапок, ни банального пакета с фруктами, которые неписанные правила приличия обязывают приносить больным. Но в следующее мгновенье разочарование сменила тревога. Вместо дежурной улыбки лицо Людмилы несло выражение неподдельной скорби, пальцы ее, пухлые и взволнованные, терзали папку, оставляя на ней влажные следы.

– Привет, Люд! Что с тобой? Что-то случилось?

«Господи, да что же это такое, может, кто умер?» – пронеслось в голове.

Людмила подошла к кровати и молча положила папку на одеяло. Кожаная, ужасно дорогая папка, в которой секретарша подает документы Мальчику на подпись. Таких на фирме всего две – у Кристины и у шефа. Он привез их с какого-то семинара, то ли из Марокко, то ли из Арубы. Ну-с, что тут у нас? Кристина открыла папку. Два листа бумаги. Всего два. Ее, Кристины, заявление об увольнении, отпечатанное на компьютере, с позавчерашней датой. В левом верхнем углу размашистая виза Мальчика: уволить по соглашению сторон. И приказ тем же числом.

– Подпиши, – Людмила порылась в сумке и протянула ручку.

А Кристина не могла пошевелиться, чувствуя себя бойцом на ринге, пропустившим мощный удар в диафрагму. Две бумаги, лежащие перед ней на больничном одеяле, были равносильны смертному приговору. Жизнь застыла. Холодно…

…Холодно. Почему так холодно? Сквозь щели жалюзи пробивается зимнее солнце, создавая иллюзию тепла, но от окна тянет, как из склепа. Подойти бы, раздвинуть жалюзи – всего на миллиметр-другой, чтобы солнечный свет хоть немного освободил душу от тревожного сумрака. Но нельзя. Женька может заметить и воспринять это как покушение на свою свободу. Тринадцать. Взрывоопасный возраст. Его сын, тихий, болезненно-застенчивый отличник, обычно во всем соглашающийся с отцом, превратился в яростного борца с общепринятыми авторитетами и правилами. Возвращаясь из школы, он бросает в коридоре портфель, закрывается в своей комнате и врубает на полную мощность музыку. Любая попытка наладить хоть иллюзорный мир воспринимается как стремление ущемить его независимость. Нет, Женька не устраивает скандалов и сцен, как его мать. Просто смотрит с циничной усмешкой, кривящей губы, будто говорит: «Ну-ну».