Марина Серова - Братья должны умереть

Парень, с которым я познакомилась, остался без родителей в возрасте десяти лет. Мне с ним было интересно, он много знал, любил книги, спорт, был лучшим в классе. К тому же он помнил, что такое нормальная семейная жизнь, чем сильно отличался от большинства других ребят. Моя мать к тому времени уже второй год сильно болела, чаще лежала в больнице, чем находилась дома. А отец погиб, когда я еще не ходила в школу. Так что с Женей, так звали того парня, мы находились примерно в одинаковой ситуации.

Я слушала Лену, не перебивая, однако при первом же упоминании о детском доме стало понятно, в какую сторону клонится разговор и что рано или поздно должно прозвучать имя, скорее всего, мне уже известное. Но имя Женя не говорило мне ничего. Какая-то ассоциация промелькнула, но пока не сформулировалась.

Я сделала нетерпеливый жест рукой, Лена поняла это движение по-своему.

— Я так подробно рассказываю, — пояснила она, — не потому, что хочу душу излить. Такого намерения у меня нет, и вряд ли оно возникнет. Но сократить рассказ не получится, иначе останется много неясностей.

Я хотела было ответить, что в любом случае слушать Лену очень интересно, но промолчала, подумав, что эта откровенность — а мне и в самом деле было интересно — прозвучит несколько не к месту, ведь девушка пришла сюда не для того, чтобы развлекать меня занимательными историями из своей жизни. Поэтому я просто сказала:

— Продолжайте, пожалуйста.

Лена кивнула:

— Психологическому аспекту в детском доме уделяли, к сожалению, не так много внимания, как образовательному. Возможно, считали, что если дети хорошо развиты в интеллектуальном отношении, живут в относительно неплохих условиях, то со своими внутренними проблемами они вполне в состоянии справиться самостоятельно.

— Вы о «тайном обществе»? — догадалась я.

— Да, в том числе и о нем. Как вам, вероятно, уже известно, состояли в нем десять человек. Хотя назвать эту группу «тайным обществом» было бы чересчур громко. Подросткам нужна была семья, чья — то поддержка, понимание, а не просто нормальные условия жизни и сильные преподаватели. Вот они и создали своего рода мальчишеское братство, поклялись в вечной дружбе, преданности, сохранении тайны и так далее, в чем обычно клянутся в таких случаях.

— Детские клятвы, как правило, быстро забываются, — заметила я.

— Не забывайте, что они были уже не дети. Самому младшему на тот момент было пятнадцать, старшему только что стукнуло семнадцать, он как раз заканчивал десятый класс. — Лена грустно улыбнулась. — К тому же только словесными клятвами они не ограничились.

Я думала, она сейчас скажет что-нибудь про подписи, сделанные кровью, или что-то в этом роде. Но подростки, как оказалось, смотрели на жизнь серьезнее.

— Начинался восемьдесят седьмой год, — продолжила Лена. — Время перемен, общей растерянности, первой волны агрессии и жестокости в стране. Тогда все начинали чувствовать себя беспризорниками, что уж говорить об этих мальчишках. Нам всем нужна была семья.

— То есть вы тоже…

— Нет, — Лена снова улыбнулась, на этот раз в ответ на мою непонятливость. — Про семью я сказала в общем смысле. Как я уже говорила, членами братства были только мальчишки, причем не только детдомовские. Но в какой-то степени вы правы, отношение к этому братству я тоже имела. На тот момент мы с Женей уже здорово подружились, доверяли друг другу тайны. Я что-то рассказывала ему, он — мне. Клятву он при этом, конечно, нарушал, но знал, что я никому ничего не скажу. Кстати, я бы и впредь держала все это при себе, если бы не некоторые обстоятельства. Свою роль играло и то, что Женя всегда был несколько амбициозен. Иногда любил похвастаться. А перед кем еще он мог покрасоваться, как не передо мной? Так что о делах ребят я в конечном итоге знала ничуть не меньше их самих. К тому же Женя был в этом союзе лидером, вожаком, сам же он это братство и организовал, поэтому, с его точки зрения, имел моральное право на некоторые послабления. Моего друга заботило только то, чтобы об этом не узнали остальные, ведь его авторитет мог тогда серьезно пошатнуться.

— Веник! — неожиданно сообразила я.

Проводить аналогии с разными именами я начала еще тогда, когда только услышала это детское прозвище. Но Веник с самого начала устойчиво ассоциировалось у меня с Вениамином. То, что Веником по созвучию может стать также Евгений, как — то не пришло в голову.

— Я вижу, вы времени не теряли, — сказала Лена. — Он терпеть не мог этого прозвища.

Я развернула «Комсомолку» на нужной странице. Лена бросила на нее короткий взгляд, равнодушно сказала:

— Да, это он. Зверев Евгений Андреевич, будущая надежда России. Я читала эту статью.

— Но в вашем списке фамилии Зверев не было.

— Совершенно верно, там он был указан под другой фамилией. Если напряжетесь, то сообразите сами.

— Вы случайно учительницей не работали? — рассмеялась я. — Уже сообразила, но хотела услышать от вас. Это Найденов, не так ли? Но фамилия? Вы же сказали, что у него была семья. Да и отчество не совпадает.

— Через год после того, как Женя попал в детдом в Нижнем Новгороде, его усыновили, и он получил фамилию приемных родителей — Найденов. Во всех документах в дальнейшем он проходил именно по ней. По иронии судьбы, новая фамилия как нельзя кстати соответствовала статусу детдомовца. А настоящая его фамилия — Зверев. Очевидно, он взял ее уже после того, как уехал из Мурома. То же самое произошло с отчеством. О себе Женя ребятам мало что рассказывал. Тогда я думала, что ему больно или неприятно говорить на эту тему. А сейчас, особенно в свете последних событий, могу предположить, что ему просто было удобно называться Найденовым. Эта фамилия давала ему некоторое право быть среди ребят своим.

— Однако вы к нему не очень-то снисходительны, — заметила я. — Кстати, что случилось с его приемными родителями?

— Ничего, — Лена пожала плечами. — Он от них сбежал, не объясняя причин своего поступка. Мне он как-то признался, что никогда не смог бы их полюбить, как настоящих родителей, поэтому и сбежал, а потом категорически отказывался вернуться. Теперь я думаю, что он не захотел терять свою самостоятельность, к которой только-только начал привыкать.

«Однако, — подумала я, — этот Зверев, очевидно, когда-то очень нехорошо обошелся со своей подругой юности».

Лена посмотрела мне в глаза и жестко сказала:

— Когда я расскажу вам все — а осталось совсем немного, — вы тоже забудете о снисходительности, будьте уверены. И мои личные взаимоотношения с этим человеком, равно как и с другими, не имеют в данном случае никакого значения.

Я уже не сомневалась, что Зверев каким-то образом должен иметь прямое отношение к гибели своих собратьев по тайному обществу, которое сам же и создал. Однако предпочла ни о чем не спрашивать, а выслушать историю по порядку. Лена, очевидно, хорошо обдумала предстоящий разговор, избегала каких-либо двусмысленностей и собиралась идти в своей исповеди до конца.