Марина Серова - Люблю свою работу

Первое, что я узнала, едва Серж успел открыть рот, так это то, что он находится в состоянии, которое определяют уже не как «выпил» («слегка», «немного», «лишнего»), а несколько иначе — «напился» («нализался», «накачался» и т. д.) до или сверх такой-то степени. Я подумала, что неплохо было бы окунуть его в бассейн и там немного пополоскать, а потом отправить баиньки, но сначала — из чувства дружеского и служебного долга — я была прямо-таки обязана побыть благодарным слушателем, хотя бы несколько минут.

Серж посмотрел на меня одним глазом — другой в это время был устремлен на очередную бутылку пива, — прерывисто вздохнул и произнес с такой печалью в голосе, что у меня защемило сердце:

— Поздравляю…

— С чем это? — удивилась я. — Ах да, день рождения.

— И с этим в первую очередь…

Печаль Сержа стала еще глубже, так что уже и дна не увидать. Я заинтересовалась такими словами, но подгонять собеседника не решилась. Он сделал основательный глоток, поперхнулся, закашлялся. Выступившие на глазах слезы, похоже, явились для Сержа последней каплей. Неожиданно он всхлипнул и плаксивым фальцетом сказал:

— У тебя так все классно. И друзья такие классные, — Серж с тоской оглядел столы. — И день рождения у тебя классный. И сама ты, — он покосился на мои бедра, обернутые простыней, — тоже ничего.

Я помолчала, прикидывая, что лучше: признаться по секрету, что не так у меня все хорошо, как может показаться, или посочувствовать. Но Серж ответной реплики и не ждал, он жаждал выговориться.

— На хрена тебе эта Голландия? — подвел он неожиданный итог и еще более неожиданно заявил: — А моя Верка — сука.

Я пробормотала что-то вопросительно-успокаивающее. Серж горестно покачал головой:

— Ты ее просто не знаешь. Нет, конечно, все знают, что она сука, правды же не скроешь, но не догадываются, до какой степени. Представляешь, — он посмотрел мне в лицо, но не смог сфокусировать глаза и смутился. — Представляешь, у нее дома даже сейф свой есть. Меня в него не допускают.

— Так, может, там ничего интересного и нет, — вообще-то я Сержу искренне сочувствовала и даже попыталась смягчить ситуацию, хотя бы на словах. — Может, там какие-нибудь бабские штучки.

— Хренушки! — торжествующе воскликнул Серж и надолго присосался к бутылке. — К ней как братец приходит, — заметь, обычно ночью, как будто дня им мало, — так она сразу в сейф лезет.

Директор затравленно оглянулся, даже слегка протрезвел. На всякий случай я тоже оглянулась — не слышал ли кто его слов.

— Семейная тайна? — прошептала я.

— Какая к черту тайна! — Серж придвинулся ко мне вплотную и теперь, захлебываясь от переполнявших его чувств, шептал в самое ухо: — Точно тебе говорю, какие-то у них делишки! Ты на его рожу посмотри, самая что ни на есть бандитская. Гангстер, точно тебе говорю!

— Серж, — я сделала попытку рассмеяться. — Да у нас сейчас каждый второй, начиная с четырнадцати, обычный бандит.

— Так он у нас и был бандитом, обычным то есть, — Серж опять шептал мне в ухо; это было жутко щекотно, но я стойко терпела. — А как туда уехал, так подучился. Их гангстеры с убийствами да грабежами дело имеют, наши бандиты для них так, тьфу, шпана. Ты, наверное, думаешь, а чего это он с Веркой не разбежится?

Я ничего такого не думала, но возражать не стала. Серж, вспомнив про свою дражайшую половину, немедленно приложился к бутылке. Глаза его снова заволокло грустью.

— Так вот я тебе отвечу как на духу: Верка раньше другая была. Не, баба она всегда была боевая и ревнивая, офигеть можно. Но как к братцу в гости затаскалась, так сукой стала. Видать, он тогда уже ее в свои делишки втянул. А как жареным запахло, так сюда к сестричке примотал. Думаешь, он сам уехал? Ха! Он от всего тут рожу воротит, но обратно не едет, боится.

Серж оставил в покое мое ухо и опрокинул бутылку, оттуда вылилось несколько жалких капель. Бутылок с пивом поблизости больше не наблюдалось. Серж обвел обреченным взглядом стол, измерил расстояние до холодильника и, прежде чем я успела что-то предпринять, мертвой хваткой вцепился в почти полную бутылку шампанского.

После неудачной и, по правде говоря, непродолжительной попытки помешать Сержу устроить в своем желудке адскую смесь я позволила ему завладеть бутылкой всецело и временно переключилась на отдыхающих. Веселье продолжалось, хотя отдельные личности уже начали позевывать.

Теперь я другими глазами смотрела на братца госпожи Петрушковой. После пьяных излияний Сержа Виктор немедленно приобрел эдакий ореол таинственности. Брат-гангстер, приехавший из-за границы. Или, вернее сказать, брат, приехавший из-за границы гангстером. Серж предлагал мне вглядеться в его рожу внимательнее. А мне, кстати, еще никто не сообщал о родственных отношениях Виктора и Верунчика. Надо бы этот пробел восполнить. Может, заодно узнаю что-нибудь о темном прошлом Виктора.

Более чем наполовину опустошенную бутылку Серж позволил отнять, не выразив при этом протеста. Проводив уплывающую посуду равнодушным взглядом, он так же безучастно оглядел стол, меня и громко рыгнул. Я попыталась привлечь его внимание куском жареного мяса.

— Серж, я его знаю?

— Кого? — он тупо посмотрел на мясо.

— Брата твоей Веры.

— К-какой…

Решив, что мясо, как, впрочем, и все остальное, его уже не интересует, Серж зевнул и принялся устраиваться на скамье, пытаясь использовать простыню одновременно в качестве матраса, подушки и одеяла.

Основательно встряхнув Сержа несколько раз, единственно, чего я смогла от него добиться, так это невнятного мычания да слабой попытки завладеть также и моей простыней. Попытку эту я немедленно пресекла, Серж прохныкал что-то жалобное, уронил голову на скамью и немедленно захрапел.

Стало обидно, что наш разговор увял в столь интересном месте, я уже начала подумывать о том, а не стоит ли засунуть Сержа в «баньку», чтобы выпарить немного алкоголя, или пощадить его и просто пополоскать в бассейне.

Тут я заметила, что за нами самым внимательным образом наблюдают сразу двое: Паша и Жанна. Но если Паша поглядывал с живым интересом, явно забавляясь ситуацией, то Жаннетта смотрела мрачно, всем своим видом демонстрируя недовольство и немое осуждение. Еще раньше я обратила внимание, что с таким же выражением она косится и на Виктора.

Волшебное преображение Виктора, надо сказать, поначалу всех не то чтобы удивило, но несколько смутило. Однако очень скоро окружающие перестали поглядывать на него с опаской, а затем и вовсе начали воспринимать как молчаливого, но все же «своего парня». Он не смеялся, не рассказывал анекдотов, в то же время лицо его утратило привычную мрачность и озлобленность. Вести разговоры с ним, как и прежде, никто не стремился, но так, скорее всего, получалось по привычке. Во всяком случае, когда девчонки, увлекшись, принялись в шутку топить его в бассейне, он беззлобно, хотя и несколько грубовато, порасшвыривал их в разные стороны и даже изобразил подобие улыбки.