Марина Серова - Сияние алчных глаз

Пришлось львиную часть работы брать на себя. Ни один материал, касавшийся предстоящих выборов, не избежал редакторской правки. Не разгибая спины, забыв об отдыхе и пище, Николай Евгеньевич провел этот день в трудах и заботах, в результате чего номер ушел в типографию.

Завтра он должен был потрясти читателей и посеять в их душах сомнение относительно действовавшей власти… но потрясти не настолько сильно, чтобы власть предприняла ответные шаги. Как казалось Николаю Евгеньевичу, ему удалось достаточно искусно проскользнуть между Сциллой и Харибдой, выпустив ряд весьма острых стрел, но не снабдив их четкими координатами. Пусть читатель сам домысливает недоговоренное.

Наконец все закончено. Получив блаженную возможность расслабиться, Николай Евгеньевич откинулся в кресле, распустил галстук и закурил очередную сигарету, неизвестно какую по счету. Он мог бы этого и не делать, потому что кабинет и без того был пропитан, насыщен табачным дымом до предела, даже щипало в глазах и не помогала открытая форточка. Но от этой сигареты Подколдин испытывал особенное удовольствие, понятное только курильщикам.

Сквозь низкое окно, загороженное стальной решеткой, чернело ночное небо. С улицы доносились шарканье шагов и гул проносящихся автомобилей. В коридоре гремела ведром уборщица.

Николай Евгеньевич погасил в пепельнице окурок и потянулся. В груди особенно сильно кольнуло, и он на миг испуганно замер, словно прислушиваясь. Боль не повторилась, но Подколдин внезапно понял, что чертовски устал и пора ехать домой.

Он снял с вешалки пальто, оделся, натянул на голову кожаную кепку и вышел из кабинета.

— У меня уберете утром, — строго сказал он уборщице, запирая дверь на ключ. — Все уже разошлись?

— Эта все сидит, — недовольно ответила уборщица, пожилая, бесформенная женщина, которая, кажется, никогда не улыбалась. Она убирала в редакции дважды — два часа утром и два вечером — и считала, что платят ей сущие гроши.

«Эта» — имелась в виду обозреватель по культуре, сорокалетняя, незамужняя Нинель Каминская, которая испытывала давнюю и не слишком тайную симпатию к своему шефу. Когда бы Николай Евгеньевич ни оглянулся, она всегда была рядом. Подколдин не давал никаких поводов, но постоянно был объектом мечтательных взглядов и таинственных вздохов. С Каминской день ото дня он делался все строже, но это ее не отпугивало. Она обожала представительных мужчин в очках.

Вот и сегодня она явно намеревалась дождаться шефа после работы. Ничего это ей не обещало, но она ждала, потому что времени у нее было, что называется, вагон.

Николай Евгеньевич невольно приготовился пройти мимо комнаты, где сидела Каминская, на цыпочках, но потом устыдился своей слабости и затопал нарочно громче, сделав при этом необыкновенно хмурое и строгое лицо.

Мгновенно в коридор выпорхнула Каминская, довольно высокая угловатая женщина с короткой стрижкой, одевавшаяся безвкусно, но вызывающе.

— Ах, вы еще здесь, Николай Евгеньевич? — притворно удивилась она. — Никак не ожидала!

— Вы и не должны были ожидать! — резко ответил Подколдин. — Не понимаю, вы-то здесь что до сих пор делаете? — Не останавливаясь, он направился к выходу.

Каминская догнала его на улице, почти бегом, в незастегнутом пальто. Дышала она тяжеловато — тоже сказывалось пристрастие к никотину.

— Ах, Николай Евгеньевич! — мечтательно воскликнула она. — Какая ночь! В такую ночь совсем не тянет домой… Хочется бродить, смотреть…

Подколдин скептически покосился на ее некрасивое лицо. От подобных восторгов его всегда тошнило. Однако кое в чем его подчиненная была права. Ночь действительно великолепна. Слегка подморозило, а с неба падал мягкий крупный снег. Грязные улицы преображались на глазах, покрываясь пушистым белым ковром.

Подколдин с наслаждением вдохнул свежий морозный воздух и полез в карман за ключами от машины. Предупреждая поползновения своей воздыхательницы, он с нарочитой грубоватостью сказал:

— К сожалению, не смогу подбросить вас, Нинель Николаевна! Жена просила к десяти обязательно быть дома. Так что прошу извинить!

Ошеломленная такой категоричностью, Каминская только захлопала накрашенными ресницами. А Николай Евгеньевич, радуясь, что удалось так быстро разделаться с назойливой дамой, уселся за руль «Жигулей» и поехал домой.

По пути он еще раз перебрал в уме события минувшего дня и опять пришел к выводу, что удачным его назвать никак нельзя. Что-то назревало в воздухе, какая-то неясная угроза. Нужно было быть очень осторожным, чтобы не сделать роковой ошибки.

Как всякий человек, достигший определенных успехов в своей области, Николай Евгеньевич считал себя тонким политиком. А политика была для него искусством компромисса. Теперь от него требуется почти невозможное — удержаться в рамках компромисса между двумя противоборствующими сторонами.

Как всякий житель Приозерска, он был в курсе слухов, касавшихся персоны нынешнего мэра, и верил им. Пусть не на все сто процентов, но уж на восемьдесят — точно. С таким человеком, как Гудков, приходилось держать ухо востро. Пока он у власти, он чрезвычайно опасен. Конечно, Караваев тоже далеко не ангел, но как-то так сложилось, что вокруг его имени до сей поры не было зловещего ореола. В конечном итоге нравственные качества не играют решающей роли. Победит тот, у кого сильнее команда и обширнее связи. Недаром Караваев умчался сегодня в областной центр — несомненно, будет искать там поддержки. Но и у Гудкова в области есть «рука», а уж здесь, в Приозерске, он может действовать почти без оглядки. Все структуры возглавляют преданные ему люди. Только какая-нибудь очень крупная ошибка сможет поколебать его позиции. Поэтому Подколдин и не собирался лезть на рожон. Он был согласен играть на стороне Караваева, потому что тот платил деньги. Но заигрываться не собирался. Николай Евгеньевич не любил азартных игр.

Наконец фары «Жигулей» высветили впереди знакомую арку. Николай Евгеньевич въехал во двор — уютный прямоугольник, образованный несколькими кооперативными домами, и затормозил возле ряда железных гаражей, стоявших в середине двора. Он немного гордился тем, что ему удалось обзавестись гаражом, который находился в двух шагах от дома. Процесс установки «Жигулей» в гараж занял у него около десяти минут. Заперев ворота, счастливый от того, что не надо больше ни о чем беспокоиться, он расслабленной походкой направился к дому.

Снег продолжал падать. Он стал даже еще гуще. Сквозь пелену летящих снежинок со всех сторон пробивался свет многих окон. Час был довольно поздний, и двор казался совершенно пустым.

Николай Евгеньевич с удовольствием представил себе, как он войдет в теплую квартиру, устало поцелует жену, а потом с аппетитом поужинает. Хорошо было бы, если бы младший сорванец сегодня ничего не натворил. Николаю Евгеньевичу совершенно не хотелось исполнять роль наставника и судьи — он совершенно выдохся. Единственное, чего он жаждал — это плотного ужина и приятной бездумной полудремоты у телевизора.