Марина Серова - Бес в ребро

Пастор сверкнул на него злыми глазами, но ничего не ответил. В дверь позвонили. Чернов пошел открывать и вернулся с четырьмя квадратными неразговорчивыми парнями, которые, даже не поздоровавшись, проигнорировав лежащего на полу человека, сразу же принялись выносить из квартиры мебель. Они проделывали это с невообразимой быстротой, и за каких-то полтора часа квартира полностью опустела. Не осталось ни одной бумажки, ни одной шпильки, которая могла хотя бы косвенно указать на личность проживавшего здесь человека.

Последнее, что оставалось еще в квартире — засыпанный стеклом и залитый коньяком ковер, на котором лежал бледный окровавленный пастор. Крепыши выжидательно смотрели на Чернова.

— Значит так, — сказал он задумчиво. — Ковер скатать. Со всем, что на нем находится. Барахло отвезете в мой загородный дом. Предварительно заедете в лес. Начинку там аккуратно вытряхните. Она нас не касается — это чужой бизнес. А на обратном пути завезите ковер на городскую свалку. Побрызгайте его чем-нибудь и спалите. А это вам за труды, — он вытащил из кармана тоненькую пачку зеленых купюр и передал одному из парней. — Доступно объяснил?

— Все четко, шеф, — хрипло сказали парни. — Как на ладони.

Они наклонились и одним махом завернули герра Ланге в ковер. Он не издал ни звука. Может быть, обдумывал, что будет говорить Иван Иванычу, когда придется отчитываться за операцию. Без усилий взвалив на плечи тяжеленный ковер, крепыши покинули квартиру. Господин Чернов, стоя у окна, наблюдал, как выезжает со двора грузовик со скарбом.

— Итак, — подытожил он. — Анна здесь больше не живет. Мы уходим. Не буду притворяться, что мне тяжело с вами расставаться, но… дай вам бог! Все, Анна, пошли! Больше ни единой секунды!

Он подхватил Анну под локоть и почти силой повел к выходу — она не сопротивлялась. Уже на пороге он обернулся и напомнил:

— Будете уходить — хорошенько захлопните дверь!

Теперь мы наблюдали в окно, как выезжает со двора джип господина Чернова.

— Какой милый оказался человек! — с теплотой сказала я. — Благодаря ему мы избавились от кучи проблем.

Овалов грустно посмотрел на меня.

— Ну что — пора? — спросил он. Даже голос его звучал теперь гортанно и бесцветно, как у Ланге. Видно, он действительно давно и хорошо его знал.

Мне тоже вдруг стало грустно.

— Пора, — тихо сказала я.

— А что так печально? — удивился Овалов противным пасторским голосом.

— Мне что-то не по себе, — призналась я. — Тебя как будто уже нет.

— Плюнь, — возразил Овалов уже своим голосом. — Думай, что это кино. У кино не бывает плохого конца.

— Будем надеяться, — с сомнением произнесла я. — А теперь слушай. Сейчас ты выйдешь. «Фольксваген» стоит почти у подъезда, вот ключи. За тобой могут следить — бритый наголо мужчина в черной водолазке. У него «Москвич» морковного цвета. Ты не должен вызвать у него ни малейшего подозрения. Всеми силами избегай близкого контакта. Сейчас мы спустимся вместе. Я прослежу, как ты сядешь в машину.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня. Я отстранилась и лишь пожала его руку.

— Ты с ума сошел, — сказала я. — Размажешь грим.

Его ладонь выскользнула из моей.

Мы спустились по лестнице на первый этаж. По пути я почти с суеверным страхом смотрела на идущего впереди меня Овалова — он полностью перевоплотился в своего врага, и я поняла, за что его так щедро осыпали долларами. Это был обман высшего класса, на грани колдовства, даже чуда, и можно было только гадать, сколько людей пали жертвами этого колдовства.

— Удачи тебе, — прошептала я ему вслед, и он, уже не оглядываясь, уверенно пошел к дверям.

Я быстро поднялась на площадку второго этажа и выглянула в окно, выходившее во двор. Морковного цвета «Москвич» был уже здесь. Он стоял между домами, развернутый носом к выезду на улицу. Бритоголовый мужчина в черной водолазке, скучающе поглядывающий по сторонам, вдруг резко поднял голову. Из подъезда вышел Овалов. У дверей он чуть задержался, осмотрелся, а потом неторопливо шагнул вперед и небрежным, как бы случайным движением руки подал знак бритому.

Овалов угадал верно. Водитель «Москвича» явно ожидал чего-то подобного. Он удовлетворенно кивнул и тут же запустил мотор. «Москвич» зафырчал, тронулся с места и скрылся за углом дома. Овалов не спеша отпер дверцу «Фольксвагена», сел за руль.

Минут через пять после того, как он уехал, я вышла из подъезда и направилась к ближайшей троллейбусной остановке.

Честно говоря, входя в гостиницу, я была готова увидеть, что угодно — трупы, пожар, следственную группу с собакой, но здесь все было спокойно, как всегда. Видимо, инструкции Иван Иваныча не предусматривали лишних контактов между боевиками, и тот небрежный взмах оваловской руки явился залогом нашей дальнейшей безопасности.

Тем не менее, проникая с помощью отмычки в номер пастора, я была готова ко всему. Овалов, кажется, тоже. Он встретил меня, сжимая в руках тяжелый дубовый стул.

— Уф! — вымолвил он, поняв, что опасность ему не грозит. — Это ты! А я уж было подумал…

По некоторым признакам я догадалась, что он на взводе. Мысль о том, что в суете я совсем позабыла об опасном оваловском багаже, неприятно уколола меня.

— Послушай, — обеспокоенно сказала я. — Ты собираешься везти через границу наркоту? Это безумие. Один неверный шаг — и ты уже никогда не вырвешься отсюда!

Овалов аккуратно поставил на пол стул и самодовольно усмехнулся. Видеть эту усмешку на маске пастора Ланге было невыносимо.

— Не волнуйся, дорогая, — сказал он. — Я пройду таможню без единой заминки. Никто не посмеет остановить пастора Ланге! Я буду сама святость, кротость и чистота! От моего взгляда будут таять сердца.

— А если не будут?

— Будут! Куда они денутся, — сказал он убеждено. — Я профессиональный игрок. Профессионалы всегда выигрывают у любителей.

— Как ты самонадеян! — возмутилась я. — А ведь вместе с тобой могут пострадать невинные люди — Чернов, Анна…

— Ну уж это ты напрасно. Ни одного имени я не назову никогда! — торжественно объявил Овалов. — Подумай сама, если бы я был разговорчив, разве дожил бы я до того дня, когда встретился с тобой? И до дня, когда расстаюсь, — добавил он с горечью. — И вообще, не желая дальше подвергать тебя опасности, официально заявляю о расторжении контракта! С выплатой неустойки, разумеется.

Его высокопарная тирада не произвела на меня особенного впечатления. В своем самовосхвалении он упускал из виду, что все его заверения не стоят и ломаного гроша. Не было еще на свете наркомана, умеющего держать язык за зубами. Но я решила пощадить его и не стала развивать эту тему.

— А знаешь, — вдруг предложила я, забыв о своем беспощадном намерении вытрясти из Овалова весь гонорар до копейки. — Может быть, не обязательно расплачиваться именно сейчас? Ты уезжаешь в неизвестность — кто знает, вдруг именно этих денег тебе не хватит в решающий момент? Я-то ведь могу и подождать.