Марина Серова - Клеймо роскоши

Когда машина перебралась на новое место, я вывела клиента. Теперь с двух сторон мы были защищены деревьями. Оставалось наблюдать за зданием больничного корпуса напротив. Прикрывая Павлова собой, я поднялась вверх по лестнице, открыла тяжелую входную дверь и вошла следом. Вестибюль. Лестница. Больничные коридоры третьего этажа.

Милиция охрану перед палатой Ухлина не выставила. Видно, там полагали, что его жизни ничто не угрожает. Сообщив дежурной медсестре о близкой родственной связи с больным, мы направились к нужной двери.

— Подождите, а кто вы ему конкретно? — крикнула нам медсестра в спину.

— Он его отец, — указала я на ювелира, — а я мать, точнее, мачеха, — соврала я, особо не мудрствуя.

Ювелир от удивления выпучил глаза. Я бесцеремонно запихнула его в палату и закрыла за собой дверь.

— Да что вы себе позволяете! — завопил ювелир.

Затем мы одновременно посмотрели на кровать, где лежал Ухлин. Его можно было узнать лишь по глазам. Все лицо покрывали бинты. Я заметила, что, когда мы вошли, он что-то спрятал за спину.

— Привет, Дима. Как здоровье? — нарушил тишину ювелир и засеменил к кровати.

Я тоже поздоровалась. Поставила на тумбочку рядом с кроватью пакет, забитый фруктами и всякой снедью, которую набрал Павлов в супермаркете.

— Честно сказать, не ожидал вас здесь увидеть, — произнес неуверенно Ухлин, приподнимаясь на кровати.

— Как ты? Как себя чувствуешь? — начал Павлов участливо, кинул подчиненному яблоко из пакета. — Вот витамины. Съешь. Тебе надо быстро восстанавливаться и возвращаться в строй.

— Да я вроде уже нормально себя чувствую, так, голова немного побаливает… — пробормотал Ухлин и, покосившись на меня, спросил: — А у вас там все нормально?

— Да так, пока живы, — вздохнул Павлов, затем быстро сменил тему: — Если нужны какие-то врачи, лекарства, я все достану.

— О нет, все нормально. Меня хорошо здесь лечат, ничего не надо, — запротестовал Ухлин, то ли смущаясь, то ли не желая быть в долгу перед хозяином. В его поведении была заметна напряженность. В глазах моментами проскальзывал страх. Зрачки были немного расширены.

— Ну что, Василич, кто это тебя? — спросил Павлов, переходя от вступления к основной части.

— Я не знаю, — тихо ответил больной, глядя в пол. Ощущалось, что он побыстрее хотел прервать этот разговор, доставлявший ему душевные муки.

— То есть как? — удивился Павлов и с нажимом потребовал: — Давай не темни, рассказывай все как есть.

— Иваныч, да серьезно тебе говорю, у меня память как стерли, — жалобно крикнул Ухлин, выходя из себя, — менты приходили, мучили, теперь вы. Не знаю я ничего. Только темнота. Я даже не помню, как в поезд сел. Ничего не помню. Врач говорит, что это последствия удара по голове.

— Да-а-а, — протянул Павлов озадаченно, — а мы на тебя надеялись. Неужели вообще ничего не помнишь?

— Полный ноль, — с грустью в голосе подтвердил Ухлин, — точно чистый лист. Помню, как собирались ехать, а потом все.

Наблюдая за ним, я как бы невзначай взяла со столика медицинскую карту Ухлина и стала листать.

— Что вы делаете, Евгения Максимовна? — спросил Павлов, заметив мой интерес.

— Это моя карточка, — растерянно сообщил Ухлин, понимая, что мне это и так хорошо известно. Это было написано в его глазах.

— Знаете, я в КГБ довольно плотно занималась медициной, точнее — травматологией, — медленно произнесла я, водя пальцем по листам. — В моей профессии это важно — знать травмы, методы лечения и предотвращение осложнений. Стажировалась у светил нашей медицины и могла бы работать врачом. У вас самая распространенная травма для спецагентов. Мне просто интересно, Дмитрий Васильевич, какое лечение вам назначили. Смерть при таких травмах часто случается от последующих осложнений. Вам томограмму делали? Вижу, что нет. Так-так, ясно. Можно я вас осмотрю?

— Нет, — отрезал Ухлин и подтянул к груди одеяло, словно защищаясь от меня.

— Дима, да что ты как маленький! — воскликнул с раздражением Павлов. — Она спец, каких мало.

— Ладно, не хочет, не надо, — отступила я, бросив карточку на стол, — но ему нужно обязательно пройти полное обследование у хорошего специалиста. У меня есть знакомые. При таких симптомах возможно все, что угодно. Потеря памяти не шутка. Это следствие ушиба, и не исключены кровоизлияния, от которых может наступить кома или смерть.

Мои слова заставили Павлова прореагировать очень эмоционально. Вскочив, он завопил на всю палату:

— Дима, твою мать! Если откажешься, я прикажу охране тебя связать и силой доставить на это самое обследование! Все, шутки кончились! Мне нужен здоровый руководитель, а не коматозник.

— Нет, не надо ничего, — упрямо возразил Ухлин, едва не срываясь на крик.

— Я тебе дам не надо! — заорал Павлов. Его лицо даже побагровело от напряжения. Сжимая кулаки, он шагнул к Ухлину, и тот отшатнулся. Их стычка выглядела достаточно комично, учитывая рост моего клиента.

— Все, звоню парням. Придется везти тебя к врачам в смирительной рубашке, — Павлов схватился за сотовый.

— Я здоров, не надо обследований! — закричал Ухлин.

— Как здоров?! — ударил по тумбочке кулаком Павлов. — Башку пробили, а он тут выпендривается.

— Я все наврал, — выпалил Ухлин и добавил: — Мне просто вскользь долбанули по башке, повредили кожу, и было много крови. Я заплатил врачам, чтоб они всем говорили, что я совсем плох. Потом понял, что вечно здесь не пролежу, пришлось разыграть пробуждение от комы и потерю памяти.

— И зачем? — спокойно спросила я, заподозрившая что-то подобное, едва Ухлин ловко поймал яблоко, брошенное Павловым. Люди с серьезными черепно-мозговыми травмами обычно не так хорошо координированы.

— Да, объясни, Дима, или я тебя своими руками сейчас удавлю, — хрипло произнес ювелир, выходя из ступора.

— Я испугался. Понимаете, испугался! — закричал Ухлин во всю глотку и рванул бинты, залезшие в рот.

— Потише, — бросила я, оглянувшись на дверь.

— Они бы меня убили, если б не проводницы, — продолжал Ухлин, но уже более спокойно. — Меня завели в купе с трупом и дали по голове чем-то тяжелым. Я упал и притворился, что мертв, но Рамазанов велел одному из бандитов перерезать мне горло. В этот момент в коридоре послышались голоса проводниц, и бандиты испугались. Один бросил: «Посмотри, сколько у него крови из башки. Он точно труп. Сваливаем». И они убежали. Я был смертельно напуган. Эти сволочи бы меня потом достали. Вот я и стал врать. Я свидетель. Я могу показать, что Рамазанов жив. Если он узнает, что с моей памятью все в порядке, — я труп. Труп, понимаете?!

В дверь осторожно заглянула медсестра. Мы замолчали.

— У вас все в порядке? — поинтересовалась она, оглядев нас сверху донизу.