Марина Серова - Раб лампы

Мельников задохнулся от негодования. Он промямлил что-то о своем собственном полуторачасовом ожидании, о том, что жене надо бы поиметь совесть, но был немедленно смят и растоптан намного превосходящими силами семейного «противника». Супруга уселась на пассажирское место впереди и строго произнесла:

— Ну, долго мы будем тут стоять? Может, ты еще с друзьями поболтаешь? Мы к маме опаздываем.

У Мельникова искривилось лицо. Он сорвал машину с места так, что неистово завизжали шины, и повел ее к просторной арке в корпусе дома. Бармин кивнул вслед и проговорил, обращаясь к Маркаряну:

— Вот и женись после этого! Ничего и никого Толя не боится, кроме собственной жены. Ждал ее полтора часа, а стоило ему задержаться на тридцать секунд, как он тотчас же получил таких дюлей, что…

— Да, не говори! — согласился Маркарян. — Ленка-то мельниковская вообще стервозная баба. Если бы у меня была такая, то я бы или ее из окна выкинул, или сам выбросился бы.

— Ерунда! — отмахнулся Бармин.

— Что? Ты не согласен?

— Да нет, я о другом. Я о том, что не выгорит дельце с выпрыгиванием из окна. Нет гарантии, что разобьешься. Нет, конечно, если ты поднимешься на пятый этаж к Кольке Шульцу, то — еще может быть…

— Да ну тебя! — рявкнул Маркарян на весело хохочущего красавца Бармина. — Я тебе про Фому, а ты мне про Ерему!

— Вот-вот-вот! — прозвучал сбоку резкий, пронзительный голос. — Вот именно! И я про то же! Баба, Ерема, свежеостриженный затылок — что еще надо для смерти?

Бармин недоуменно повернул голову и просунул нос в приоткрытое окно «мерса».

— Что? — спросил он. — Ты что несешь, придурок?

— Баба, Ерема, свежеостриженный затылок… что еще надо! — проговорил дурачок, ныряя в подъезд. — Да! — сказал он, оборачиваясь к Маркаряну. — А про тебя я еще не придумал, да! Но, наверно, двадцать второго, в субботу, на «переплюйке» — это тебе в самый раз будет!!

— Дурачок, — ошарашенно сказал Бармин вслед, — больной на всю голову. Маркуша, — повернулся он к Маркаряну, — шекспировский ты наш герой, пошли пивка попьем. Что-то разболтался наш сосед. Ты знаешь, мне это чем-то напоминает дурные пророчества. Кстати, — он хлопнул себя в затылку, — совпало-то как, а! Про Ерему! Я сегодня еду в одно местечко, называется «Еремей». Именуется словечком «трактир», а на самом деле — шикар-рное местечко! Там девочки танцуют — пальчики оближешь! Давай сгоняем сегодня, а?

— Да ну, — сказал Маркарян. — Не пойду. Я сегодня в сауну, там и пивка попью. Девок прямо туда подтяну.

— Ну, как знаешь, — сказал Бармин и пошел домой.

На человеке были солнцезащитные очки.

Хотя ни о каком солнце не могло быть и речи — все-таки двенадцать часов ночи, — а задний двор клуба с народным названием «Еремей», в отличие от его парадного входа, освещался только одним полукиловаттным фонарем. Человек вынул из-под куртки моток тонкого троса с металлическим наконечником замысловатой формы на конце — чем-то этот наконечник отдаленно напоминал рыболовный крючок — и, коротко размахнувшись, бросил его вверх. Судя по тонкому свисту и невероятной скорости, с которой трос промелькнул в воздухе, бросок был исполнен прекрасно тренированной рукой, причем с такой силой, что наконечник вошел в кирпичную стену, как в масло.

Человек с силой потянул за трос, проверяя, прочно ли зафиксирован наконечник, легко и бесшумно, как кошка, поднялся по стене и заглянул в окно. Потом уверенными движениями вырезал стекло и проник в коридор.

Здесь никого не было.

Он поднялся по отделанной белым мрамором, зеркалами и позолотой лестнице на второй этаж и прошел по пустынному коридору, застеленному скрадывающей шаги мягкой ковровой дорожкой метров шестидесяти в длину. Здесь было неожиданно тихо и спокойно, по крайней мере, такое ощущение возникало после кутерьмы и звуков ночного разгула, полыхающего в главном зале. Снизу доносились какие-то обрывочные звуки музыки, иногда прорезывался смех и голоса — наверное, тех, кто сидел близко к лестнице.

А тут было тихо. Из номера под цифрой 7 доносились вздохи, стоны, сопение и возня, не оставляя сомнений в том, чем там могли заниматься. Из пятого слышались смех, звон бокалов и женский визг — надо полагать, прелюдия к тому, что уже происходило в седьмом номере.

Взломщик подошел к двери нужного ему номера и потянул на себя ручку двери. Закрыто. Вероятно, предусмотрительный охранник Алексея Николаевича запер ее, чтобы никто не мешал шефу развлекаться. И это даже к лучшему.

Человек прислушался. Ничего нового он не услышал — такая же звуковая гамма, что и в седьмом, только разве что народу участвует больше. Интересно…

Он вынул из внутреннего кармана коробочку с набором миниатюрных отмычек, при помощи которых смог бы открыть и не такой примитивный замок, как тот, что сейчас был перед ним. Этот набор имелся на вооружении еще у специалистов спецназа ГРУ и от обычных урковских инструментов отличался так же, как, скажем, дирижабль от космического «Шаттла».

Открыть дверь удалось приблизительно за семь-восемь секунд. Ночной «гость» тихо приоткрыл ее и проскользнул внутрь, ориентируясь на звуки усилившейся в звучании гаммы на редкость интенсивных сексуальных экзерсисов.

Из маленькой прихожей, на полу которой валялись чей-то пиджак и разорванный надвое черный лифчик, в разные комнаты вели две двери. Причем не оставалось сомнений, что «практиковали» в них одно и то же занятие. В приоткрытой двери одной из комнат он увидел бугристую спину внушительного охранника, усиленно обрабатывающего одну из «еремовских» девиц. По всей видимости, эти люди удачно совмещали приятное с полезным, а также приятное — с очень приятным. Другая девица ублажала вальяжно развалившегося в кресле второго телохранителя, который тупо взирал на экран телевизора.

Значит, шеф во второй комнате.

Человек так же бесшумно отворил следующую дверь. И тут он увидел Бармина.

Тот распростерся на ковре, подмяв своим мощным телом отчаянно стонущую — и определенно не от боли — девушку Катю, которая на фоне внушительной мускулатуры своего любовника казалась еще более хрупкой и изящной. Бармин двигался красиво и ритмично, в такт наполняющей комнату спокойной и мелодичной релаксирующей музыке, и казалось невероятным, что это полное жизненных сил великолепное молодое животное через минуту должно умереть.

Движения Бармина набрали еще большую амплитуду, став еще порывистей и резче, стоны Кати превратились в серию всхлипов, то и дело доходя до какого-то щенячьего визга. Рука киллера поползла во внутренний карман, и когда пара на ковре достигла апогея и из груди Бармина вырвался низкий стонущий рев, а Катя закричала на одной высокой ноте, убийца выстрелил в аккуратно подстриженный затылок Алексея Бармина.