Лариса Соболева - Петля Афродиты

– Не врал, гад. Все равно сбегу, приручу твоих сторожей и сбегу.

Марьяна вернулась на кровать, решив полежать немного… или много. Делать-то все равно нечего. Не собиралась она спать, но уснула мгновенно под новый дружный концерт петушиных состязаний в крике.

Проспала до полудня. Проснулась от нестерпимого голода, который просто вырывал внутренности, надо сказать, это неприятнейшая штука. Сейчас за корочку хлеба Марьяна отдала бы все на свете. Но сначала умылась в ванной, после отправилась по дому в поисках пропитания. Дошла до кухни, где встретила седую женщину в фартуке и простом платье дурацкой расцветки (темно-синее с мелкими цветочками), с круглым белым воротничком. Древней старухой она не показалась, вполне себе нормальная, полная и энергичная бабуля, только пожилая, видно, что ей сильно за шестьдесят. Она обернулась на шум:

– Ты Марьяна?

– Да. Здравствуйте. А вы…

– Бабушка Прохора и Инны. Ты же знаешь Инну?

– Конечно… Немного.

– Ты ведь кушать хочешь, детка, ну-ка, садись. Скоро обед, так что пока перекуси…

Марьяна ринулась за большой стол посредине, заверив бабушку:

– Я бы сейчас слона съела. Ужасно хочу есть… А что это?

– Кукурузная каша… мамалыга. С сыром и зеленью.

Марьяна проглотила кашку, съела бутерброд с колбасой, запивая растворимым кофе – гадость, да на безрыбье… Заодно она обдумывала, каким образом обмануть бабушку и сдернуть. Только собралась разведать, где гангстер Прохор, а он тут как тут собственной персоной. Вошел босой, в заляпанных краской джинсах, с закатанными до колен штанинами, с голым торсом. Потный. Недружелюбный. Ни тебе «здрасьте», ни тебе «приятного аппетита».

– Бабуль, кофейку дай, – попросил, садясь за стол.

Он выпил большую кружку бурды с молоком и домашним печеньем (действительно вкусным), вставая, махнул головой Марьяне, мол, выйдем. За порогом Прохор поставил руки на пояс, окинул девушку с головы до ног и распорядился:

– Иди, переоденься. Пойдешь мне помогать.

– Чего-чего? – обалдела Марьяна, подозревая, что помощь не ограничится юридической консультацией.

– Будешь раствор мешать и штукатурить.

– Я тебе не рабыня! – рассвирепела Марьяна.

– А здесь тебе не дом отдыха.

– Насколько мне помнится, я приехала сюда не по своей воле.

– Поэтому подчиняйся моей воле. А то кормить тебя не буду.

Ну, сейчас Марьяна была сыта и хотела послать Прохора подальше, да вспомнила, что еще полчаса назад испытала в полной мере все прелести голодухи – это противная штука, отупляющая и унижающая. А ведь Проша слов на ветер не бросает. Ладно, поработает Марьяна на галерах… точнее, ей «повезло» поработать на стройке дома.

Нашлись штаны и рубашка (старые, но хоть чистые, и на том спасибо), голову повязала Марьяна косынкой, а потом Прохор и она взобрались на второй этаж по лестнице, у которой отсутствовала каждая вторая ступенька. Он показал, как орудовать электрической штуковиной, похожей на гигантский миксер, и началась каторга. Марьяна к тяжелому труду, не требующему интеллектуальных затрат, не только не привыкла, а понятия не имела, что это такое. Плечи, руки, шея и спина разболелись почти сразу. В ее обязанность входило замешивать раствор под присмотром гангстера, подносить Прохору, если же он забирался на стремянку, то и держать на весу или на плече пластмассовый таз с раствором, а он такой тяжелый…

– Ты хоть бы сказал, как зовут твою бабушку, – попробовала Марьяна разговорить угрюмое чудище на двух ногах. С одной стороны, контакт вещь полезная: лучше человека узнаешь, с другой стороны, вычисляешь, где он слаб, к тому же за болтовней время пролетает незаметней.

– Тамара Михайловна.

Вот и весь диалог. В обед Марьяна еще держалась, а к ужину была никакая. Лишь мысли крутились-вертелись в голове, они не дали рухнуть к концу дня без чувств. Перед концом каторжных работ она осведомилась у Прохора, стоявшего на стремянке и штукатурившего стену под потолком:

– А кто наследник Инны?

– Не знаю… Наверное, я и бабушка.

– Да ну! – обрадовалась Марьяна, коварно улыбнувшись.

Ух, как она сейчас позлит его, возможно, выведет из себя, после чего он выставит ее за ограду концлагеря. Но не стоит торопиться, главное – продумать удар, наскрести деталей…

– Бабушка? – произнесла она. – А родители?

– Мама умерла два года назад от язвы желудка. Бабушка тяжело пережила смерть дочери, поэтому я требую не волновать ее, чтоб история Инны окончательно не добила. А отец давно погиб, он был военным.

Ну вот и выяснила важные факты! Настала пора нанести удар:

– Ты являешься наследником первой очереди… А ведь у тебя тоже есть мотив избавиться от сестры! (А он ноль эмоций.) Наследство! (Не прокатило.) Мой отец хорошо обеспечил твою сестру – квартира в центре и гараж капитальный, машина, украшения… Все это стоит больших денег… теперь это все твое.

Нет, не разозлила, на спокойной ноте он сказал:

– Поэтому я решил не показываться следователю, за которым закрепилась слава людоеда. Хочу выяснить, кто из вас – Болотовых – убил мою сестру.

– Чего ж не выясняешь, а штукатуришь?

– Одно другому не мешает. Мне нужно успеть до холодов привести дом в относительный порядок, чтобы в нем перезимовать. Летом я работал.

– Найми рабочих…

– Зачем, если сам все умею?

– Хочешь сказать, ты сам построил эту домину?! – обалдела она.

– Конечно, сам. Я ж и для Инны старался. Город, конечно, хорошо, но с ребенком одной трудно, твой папаша ведь не женился бы на ней.

– Естественно. У папы есть жена.

– Твой папа мерзавец, держал мою сестру у ноги, как собачку, обещаниями оформить их отношения. Да, она требовала, чтоб он определился, а сколько можно?

Намеревалась разозлить Прохора, а разозлилась сама:

– Ну, вы, друзья, даете… Сколько можно – ха! Значит, твоя Инна задалась целью разрушить нашу семью, и ты воспринимаешь это нормой? Главное, чтоб твоей сестричке было хорошо, она бедная и несчастная, а до моей матери, моих братьев, до меня дела нет. Между прочим, мы точно так же, как ты за свою сестру, переживаем за климат в своем гнезде.

Прохор смотрел на разгневанную Марьяну сверху и не находил контрдоводов, потому что на ее стороне неприятная, но правда. А у него своя правда: убитая Инна. Он указал на пустой таз, проговорив без злости:

– Давай, давай, работай.

Она стала остервенело перебрасывать мастерком раствор из бака в таз, забыв о болях в теле, шевеля губами, наверное, ругалась вовсю. Принесла, поставила ношу на край стремянки и отвернулась. Марьяна не желала больше разговаривать с этим болваном, оправдывающим сестрицу, но не допускающим, что кому-то претензии шлюхи не нравятся. Прохор продолжил штукатурить, изредка поглядывая на девушку в обиженной стойке.