Марина Серова - Сентиментальный убийца

К тому времени все обычные стекла в окнах квартиры Геннадия Ивановича были заменены пуленепробиваемыми, к тому же тонированными, так что даже при неприкрытых жалюзи или незадернутых шторах все происходящее в квартире явилось бы тайной за семью печатями для стороннего наблюдателя.

Конечно, эти особые стекла не представляли непреодолимой преграды для бронебойной пули, но вероятность покушения снижалась на порядок.

Что, как говорится, и требовалось доказать.

В квартире была установлена новая сигнализация и системы слежения, и теперь тот, кто провалил первое покушение, столкнулся бы с многократно большими препятствиями, решись он повторить свою отчаянную попытку.

После того как Геннадий Иванович, раздав десяток автографов и пару интервью насевшим в аэропорту журналистам, водворился в своей шикарной тарасовской квартире, он всемилостивейше дозволил мне посетить мой собственный дом и наведать тетю Милу.

И не только ее.

Тетя Мила встретила меня так, словно я вернулась с того света.

— Женечка! — всплеснула она руками и обняла меня, а потом несколько раз порывисто и беспорядочно поцеловала. — А я тебя по телевизору пару раз видела! Ты с этим… с Турунтаевым сидела на московской пресс-конференции.

— Было такое, — сказала я и сделала слабую попытку высвободиться из тетушкиных могучих объятий. Все-таки хоть меня и подлечили, но тем не менее на такие нагрузки моя подраненная рука еще не была рассчитана.

— Как ты выглядишь хорошо, — продолжала тетя Мила. — Просто картинка. А то когда уезжала, так просто на себя не похожа была — бледная, как простыня, и вообще… А твой Геннадий Иваныч так и вообще гремит на всех каналах. Не иначе, он и будет губернатором. Недавно по этому поводу дядя Петя с Олимпиадой Кирилловной…

— А, знаю, — остановила я ее. — Кстати… о дяде Пете. Его родственница тут еще живет?

— А куда ж ей деваться-то? — изумилась тетушка. — Как переехала к нему, так и живет. С ее диагнозами следующий переезд состоится разве что на тот свет.

Я села на табуретку, почуяв в ногах внезапную ватную слабость.

Эт-то еще что такое? «Железная леди» тарасовского охранного бизнеса — и вдруг сентиментальные эмоции до дрожи в коленках? Осталось только слезу пустить — и будет точно сестра Аленушка, прокукарекавшая братца Иванушку.

— Та-ак, — проговорила я. — Прекрасно. Тетя Мила, а как там насчет ужина? А то что-то надоели мне все эти великосветские приемы пищи. Ну, что-нибудь типа картошечки с мясом, а?

— Ну конечно, — отозвалась та, — ты проходи, Женечка, что встала в дверях, как неродная? Сегодня что, опять не дома ночуешь?

— Недолго осталось не дома ночевать, — отозвалась я, разуваясь. — До выборов… ну, может, сверх выборов пару дней. И все.

Пока тетя Мила хлопотала с ужином, засыпая меня уймой вопросов, я рассеянно вертела в руках очередной детектив. Они были для нее чем-то вроде валерьянки для кота. Или, вернее, дозы для наркомана.

Вопросы же преимущественно носили риторический характер, потому что тетушка сама же на них и отвечала, а я отделывалась короткими односложными фразами.

Наконец тетушка умолкла.

— «Пожми руку смерти», — прочитала я название детектива. — Это что еще такое? М-м-м-м… «я и не знала, что такие люди, как Красноглазов, существуют на свете. Иссушенный антиобщественным образом жизни, он походил на проспиртованный кленовый листок в гербарии. Когда он говорил, изо рта его брызгали капельки слюны и нечленораздельные звуки».

— Н-да-а-а, — протянула я. — Со знанием дела пишут ваши детективщики. Про себя, что ли? Такое впечатление, что это автобиография дяди Пети.

— Не брюзжи, Женечка. И положи книгу на место. Хорошая книга, между прочим. Я уже ее прочитала. Я так заметила, что вторая вещь в каждой книге почему-то лучше первой, хотя должно быть наоборот.

Я замолчала. Перед глазами выплыло лицо дяди Пети, удивительно похожего на только что вычитанный из книги персонаж с диковинной фамилией Красноглазов. А потом из самых глубин памяти властно прорвались знакомые черты точеного мужского лица, которое по воле его владельца было способно перевоплощаться самым разительным образом.

— Простите, тетушка, но мне, кажется, пора, — проговорила я. По всей видимости, мои слова попали в самый эпицентр какой-то новой сплетни, которую тетя Мила с увлечением мне пересказывала (раньше за ней такого не водилось — стареет, что ли?), потому что она недовольно на меня воззрилась и только через несколько секунд сказала:

— Что… уже?

— Я же на работе.

— Ну… ладно.

Я раскрыла сумочку, порылась в ней и протянула тетушке несколько крупных купюр:

— Вот. Моральная компенсация. Это вам на детективы про алкоголиков.

— Вот это ты хорошо придумала, — с удовлетворением констатировала родственница, сразу сменив гнев на милость. — А то мне с моей пенсией только в библиотеку записываться.

Стоило мне выйти на лестничную площадку, как я незамедлительно наткнулась на Олимпиаду Кирилловну. Она стояла у двери и разорялась. Думаю, нет надобности уточнять, в полемике с кем она в этот момент находилась.

Вообще… мне все чаще кажется, что она и дядя Петя друг к другу неравнодушны. Естественно, в той мере, в коей могут быть неравнодушны друг к другу два старых, желчных, ядовитых, раздражительных существа. Я начала полагать, что они находят друг в друге отдушину для выплескивания злых эмоций… высказывают все, что думают, в тех выражениях, в которых умеют, — и им становится легче.

Я невольно развеселилась от захватившей меня мысли: а что, если… а что, если эту сквалыжную парочку объединить перед лицом господа и бюро записи актов гражданского состояния. То бишь загса. Вот это будет шоу. А что? Олимпиада Кирилловна одинокая женщина, может, оттого такая и свирепая, но еще не безнадежно старая и замшелая, а дядя Петя, если освободить его от неуемной тяги к дешевым спиртным напиткам, еще на что-то способен… и в мужском плане тоже. Ну, типа мусор вынести или за кефиром в магазин сходить.

…А вы что подумали?

Я поздоровалась с пикирующейся парочкой. Увидев меня, Олимпиада Кирилловна подпрыгнула — откуда только такая прыть берется, ведь еще недавно жаловалась на такой букет обнаруженных у нее заболеваний, что хватило бы, чтобы уложить в могилу самого здоровенного амбала из свиты Олега Даниловича Острецкого! — и воскликнула:

— Здравствуй, Женечка, здравствуй, моя бесценная!

Кажется, моя персона сильно поднялась в цене на рынке дворовых акций. Раньше от Олимпиады Кирилловны таких откровений слышать не приходилось.

— А как поживает многоуважаемый Геннадий Иванович? — продолжала та, не обращая внимания на дядю Петю, который, потеряв нить разговора, анемично осел на ступеньку и начал чесать колено. — Я видела вас по телевизору… всем сказала, что есть у меня такая соседка, и вот она сейчас… — Олимпиада Кирилловна загадочно изогнулась передо мной, как индийская танцовщица (где же ее радикулит, ревматизм и остеохондроз, которыми она прожужжала все уши моей доверчивой тетушке?), и пропела: