Лариса Соболева - Ночи с Камелией

Подъехали к участку, Виссарион Фомич тяжело ступил на мостовую, оглянулся:

– Благодарю вас.

– Смею ли я надеяться, что вы расскажете, как прошло…

– Непременно, сударыня, – пообещал он, возвращаясь к обычному своему состоянию – кислому и недовольному.

Марго помчалась домой, думая: неплохо бы расположить к себе дундука Зыбина, сделать ему что-нибудь приятное.

Племянник Долгополова присел на стул, откинув полы модного пальто, поправил галстук под белоснежным крахмальным воротничком и с беспокойством воззрился на Зыбина: дескать, по какому поводу вы меня пригласили? Виссарион Фомич сделал последние два глотка чая, отставил стакан, крякнул, вытер нос платком и:

– Не соблаговолите ли, сударь, посмотреть на одного человека?

– Ммм… – Евгений попал в затруднение. – А кто он?

– Полагаю, знакомый вашего дядюшки. Однако, сударь, я могу ошибаться, оттого и послал за вами.

– Извольте, я погляжу на него.

Виссарион Фомич вытеснил зад из кресла, зашаркал к гардеробу и набросил на плечи шинель. Открывая дверь и пропуская Евгения, сказал:

– Нам через двор идти. Прошу вас…

Евгений попал в помещение, до крайности холодное и темное, где вообще не было мебели, кроме стола и стула, на который плюхнулся писарь с тетрадкой и чернильницей в руках. Присмотревшись, Евгений заметил в углу широкую лавку, на ней лежало нечто большое, накрытое застиранной и потерявшей первоначальный цвет простыней. Он растерянно оглянулся на Зыбина, тот ободряюще подмигнул ему и, приглашая жестом, подошел к лавке. Евгений несмело приблизился к нему. Невесть откуда взявшийся возле лавки детина легким движением откинул простыню. Племянник Долгополова увидел молодого человека без признаков жизни.

– Взгляните, сударь, – сказал Виссарион Фомич, – знаком ли вам этот молодой человек? Ежели знаком, то где, с кем и когда вы его видали?

– Что с ним? – вымолвил побледневший Евгений.

– Убит-с. Сегодня утром найден…

Виссарион Фомич запнулся, недоговорив фразу, и замер, не мигая, словно все процессы в его организме резко замедлились. После паузы он опустил углы губ вниз, всплеснул короткими руками:

– Нет, ну что это, в самом деле?! Сделайте же что-нибудь!

Писарь и анатом кинулись к лежащему на каменном полу Евгению, взяли его за руки-ноги и понесли на воздух. Там усадили на ящик, хлопали по щекам, а Виссарион Фомич, хмуро глядя на племянника Долгополова, ворчал:

– Да он хуже бабы! Тьфу, прости господи.

Несколько минут спустя Евгений сидел в кабинете Зыбина, по глотку отпивал воду из стакана, поднося его к губам дрожащей рукой. Он был белее бумаги. Виссарион Фомич с тоской на полном лице терпеливо ждал, когда же это недоразумение в мужской одежде станет способно говорить. Наконец Евгений промокнул белоснежным платком лоб, сглотнул, видимо, подкатывавшую тошноту, извинился:

– Прошу простить меня… так неожиданно…

– Экий вы, право, неженка, – не удержался Виссарион Фомич от упрека. – Обмороки оставьте дамам-с, а вы ведь мужчина. Нехорошо это, сударь.

– Мне крайне неловко… Такое со мной впервые…

– Служить ступайте. На военной службе все нежности пройдут. Ну да ладно. Скажите, сударь, вам известен убитый?

– Да, я знаком с ним.

– Вот как! – удивился Зыбин. – Откуда ж вы его знаете?

– Незадолго перед… смертью… дядя взял его управляющим в одно из своих имений по протекции господина… запамятовал имя.

– А вы припоминайте, я подожду.

– Сейчас, сейчас… – Евгений нервозно отхлебнул воды из стакана, нахмурил лоб. – Коль не ошибаюсь, это… Белев. Да, он. Дядя к нему благоволил, будто он его родственник…

– К кому благоволил ваш дядя, к Белеву?

– Нет-с, – смутился Евгений, потерявший после обморока способность четко излагать свои мысли. – К Шарову… то есть к убитому.

– Стало быть, фамилия убитого Шаров?

– Да. Юлиан Шаров. Весьма беспардонный молодой человек, однако… дяде он нравился.

– Чем же нравился?

– Трудно сказать, я ведь с Шаровым познакомился, когда приехал в имение… Шаров был там управляющим… месяца два… или три. Дяде хотелось, чтобы мы с ним подружились. Я подивился такой причуде, но не спорил, правда, и тесной дружбы с Шаровым не завел, мы слишком далеки друг от друга, но чтобы угодить дяде, я изредка терпел общество Юлиана. Что удивительно… дядя упомянул его в своем завещании.

– Что вы говорите! – насторожился Зыбин. – И что же оставил ваш дядя своему управляющему?

– Пять тысяч рублей.

– Не много ли? – взметнул брови вверх Виссарион Фомич, поразившись щедрости Долгополова.

– Дядя был человеком странным, никогда не объяснял своих поступков.

– Какова же была реакция Прасковьи Ильиничны на завещание?

– Трудно сказать, – пожал плечами Евгений. – Пожалуй, завещание оставило ее равнодушной. Тетя не в себе после убийства дяди.

– Ну, а друзья у этого Шарова имелись?

– Об этом мне ничего не известно.

– О его родственниках вам тоже ничего не известно?

Евгений отрицательно покачал головой, а Виссарион Фомич надолго задумался. Опираясь на опыт, он с уверенностью мог заявить, что странности в любом человеке обусловлены скрытыми причинами, а не блажью. И нет таких людей, которым удалось бы утаить причины своих странностей от близких. Настала пора повидаться с женой Долгополова, но прежде Виссарион Фомич намеревался переговорить с Белевым, который составил протекцию Шарову. Вспомнив о Евгении, он небрежно махнул тому рукой:

– Ступайте, сударь».

Поднимались на седьмой этаж без лифта, который в доме в общем-то был предусмотрен, но все попытки его вызвать закончились неудачей. Стены подъезда были ободранными до безобразия и красочно разрисованными местными дарованиями, в нос ударяли едкие запахи пищи, пота, проржавевших труб и чего-то неопределенного, но страшно неприятного. София остановилась передохнуть, брезгливо огляделась:

– В этом доме жить – находиться в постоянном страхе, что он рухнет. К кому мы идем?

– Осетрину проведать, – сказал Вовчик, хихикая.

– Давай, давай, вперед жми, – подгонял его Артем.

На седьмом этаже кнопки звонка не обнаружили, постучались. Дверь открыла маленькая, забитого вида пожилая женщина:

– Вам кого?

– Люсю Осетрову, милиция, – сказал Артем. – Дома?

– Дома, – распахивая дверь, сказала женщина. – Проходите. Что она опять натворила? Вы забирать ее пришли?

– Проверить, как устроилась после освобождения.

– Она-то здорово устроилась, – захныкала женщина. – Сами посмотрите.

Вошли в комнату, где витали пары алкоголя, на тахте спала молодая деваха лет тридцати с испачканным косметикой лицом и со спутанными волосами. Спала в одежде, неприлично развалившись.