Йон Колфер - Вокруг пальца

– Я только хотел дать вам знать, что в данный момент открыт для предложений. Искренне. В «Шедевре» вы видели, на что я способен. Я могу стать ценным пополнением вашей организации.

Ши в восторге хлопает в ладоши:

– Невероятно! Просто не верится!

Конечно, тебе не верится, срака с ушами, потому что это невероятно.

Я не высказываю этого вслух, потому что сейчас не самое удачное время еще больше настраивать Ши против себя.

Когда он заканчивает смеяться, Веснушка растолковывает мои мотивы, забыв выключить трансляцию, так что я слышу все от слова до слова.

– Видишь ли, это типичное поведение на пороге смерти. Сейчас этот мужик в отчаянии. Он даже предлагает работать на мужиков, которых вчера унизил. Что угодно, только бы слезть с крючка.

– И так бывает каждый раз?

– О, разумеется. Мне однажды итальяшка предлагал собственную дочь, если только я его отпущу.

– Ты пошел на сделку?

– Не. Перерезал ему глотку, как свинье. А потом все равно наведался к его доченьке.

– Эти итальянцы крутые, правда?

Веснушка пожимает плечами:

– Может, когда-то и были, но проторчали наверху слишком долго. Малость подраскисли, понимаешь, что я хочу сказать?

– Разумеется. Подраскисли. Папа ничего не говорил мне про эти дела. Так кто ж из парней крепче всех?

Только послушать этого пацана! Будто кто-то может быть крепче пули. Но Веснушка все раскидывает умом над вопросом, при этом всасывая воздух между губами с противным свиристением, за что при других обстоятельствах схлопотал бы от меня по роже.

– Как индивидуум, один человек per sé [52] Сам по себе (лат.). , – покончив с цыкающим мыслительным процессом, излагает он. – То есть самый крутой индивидуум в этом городе я. – Разозли Руди Эл – и я буду охотиться за тобой, как за долбаным псом. Но как группа. Коллективно per sé . Я бы сказал, самые крутые ублюдки в округе – русские. Эти мужики повидали настоящие трудности. Гребаная Сибирь. Видел я фотки. Их ничем не испугаешь. Что ирландцами, что итальянцами. Они их на конце вертели. А что до ирландцев-итальянцев, я бы сказал пятьдесят на пятьдесят. Во мне есть латинская кровь, хоть этого и не видно.

Этакая уйма per sé в одном заявлении.

– Ты учил латынь, Руди? – не могу я удержаться от вопроса.

– Я же тебе сказал, во мне латинская кровь. Вот тебе еще фраза насчет того, что я пялил твою мамочку. Vidi vici veni. Увидел, победил, пришел. Можешь унести это в могилу. Гребаный дрочила, жалкий мешок говна. Эй, может, твоя мама была дрочилкой?

И пока они смеются над собственными шутками, до меня доходит. Вернее, возвращается.

Дрочилка. Ну ё-моё!

В такой ранний утренний час на Двенадцатой авеню довольно тихо. Это сумерки нравственности между часами воровства и пробежек. У Веснушки где-то около получаса на свои дела, прежде чем паромы, усердно пыхтя, начнут вываливать на остров свой груз офисных гражданских лиц в белых воротничках. Еще ни лучика солнца, но ночь уже затаила дыхание, ожидая, когда свет дня окрасит верхушки небоскребов алым. Пока Веснушка развлекает юного Эдварда Ши омерзительными военными байками, я беседую с собственным подсознанием.

Где ты недавно видел дрочилку?

В порностудии.

А что она тебе дала, кроме консультации по пилюлям для увеличения пениса?

Ключ к полицейским наручникам.

А что на тебе сейчас?

Полицейские наручники.

Что стало с этим ключом?

Я сунул его в стринги, потому что мало ли что, правда?

Так пошарь же уже в своих стрингах, балда.

И когда ты перестанешь быть такой елдой?

Через секунду после того, как ты перестанешь быть таким идиотом.

Фетюк.

Мудозвон.

Ключ у меня в стрингах, и как только я вспоминаю об этом, то сразу чувствую металл, впивающийся мне в живот. Это шаг в правильном направлении – найти ключ и все такое, но путь впереди еще долгий. Даже если удастся сбросить эти браслеты, мне придется выбраться из машины и разобраться с Брызгой и Мандартом, сидящими впереди.

Но первым делом надо избавиться от кандалов.

Я стучу лбом в стекло.

– Эй, пацан! Сделай одолжение, почеши мне яйца.

Ни один живой человек не может проигнорировать подобную просьбу, просто переполненную потенциалом для потехи.

Челюсть у мальца буквально отваливается.

– Почесать тебе… Чё, серьезно?!

– Да брось, Ши. Я тут скручен, как младенец Иисус в пеленках.

Веснушка, недовольный моим выбором выражений, хмурится:

– Ой, кончай, Макэвой. К чему ты приплел сюда Иисуса?

– Я пытаюсь передать, как свербят у меня яйца.

– Уж кто-кто, а ты должен знать, что не стоит поминать Иисуса, мужик. Наши соотечественники уже семьсот лет убивают друг друга из-за подобного дерьма.

Теперь у Веснушки проснулась какая-то политическая сознательность. Наверное, если младенец Иисус в процесс никак не замешан, то убивать земляков в порядке вещей.

– И потом, может, у тебя какая-то парша на яйцах или что, – добавляет Ши. – Думаешь, кто-нибудь хоть пальцем притронется к твоей мошне?

Веснушка мудро кивает:

– Я знаю, что это. И когда проявились первые симптомы, Макэвой?

Никогда, думаю я, но вслух отвечаю:

– Не знаю. Наверное, с полчаса назад.

– Я так и думал. – Веснушка хлопает ладонями по рулю. – Весь этот зуд у тебя в голове.

Я выдаю очевидный факт:

– Вообще-то я совершенно уверен, что он у меня в яйцах.

– Не, это психосоматическое. Недуг смертного порога. Я уже видел такое дерьмо. Мужик понимает, что его билет вот-вот прокомпостируют, и его тело реагирует, откалывая диковинные симптомы, отвлекает рассудок от этого, понятно?

Ши заинтригованно кивает. Будь у него бумага, он бы конспектировал.

– Эй, Руди Эл. Это мои яйца, и ощущение от них такое, будто какой-то злобный гребаный гоблин малость их ободрал, чтоб они покрылись струпьями, а потом окунул их в перец. Так что пока не зайдет речь о твоих яйцах, оставь свое мозговедение при себе.

– Мозговедение? – переспрашивает Ши. – Есть такое слово?

– Нет. Но должно быть.

– Подвожу итог, – резюмирует Веснушка. – Чесать тебе яйца мы не станем. Может, если хорошенько попросишь, О-Шиник выстрелит тебе в пах, что может принести некоторое облегчение.

Ши хлопает себя по колену, чертовски наслаждаясь своим днем.

– Считай, что сделано, – говорит он.

– Ну пожалуйста, ребята, – умоляю я, дергая наручники. – Я не могу дотянуться и не хочу кончить паховой эпидермофитией.

– Вот уж действительно жалкая кончина, – смеется Веснушка.

И отключает громкоговоритель.

Теперь я получил лицензию покопаться в собственных трусах.

Я провел этих дураков. Провел себя прямиком на заднее сиденье такси-катафалка, направляющегося прямиком к моей собственной яме в земле. Ну не гений ли?