Уэнди Уокер - Я все помню

Мы с Шоном собирали факты. Донесения с поля боя, сведения, почерпнутые из бесед с другими солдатами, проходившими службу в том же городе. Шон говорил с морскими пехотинцами, спасшими ему жизнь, а также с дознавателями, которым в конечном счете удалось поймать нескольких террористов и описать их. Мы даже раздобыли фотографии некоторых из них, тех, кого убили. У Шона был лишь ограниченный допуск к секретной информации, но коллеги ради него пошли на нарушение правил. Я думаю, что разговоры с этими солдатами и погружение в привычную для него среду сами по себе оказали лечебный эффект. Парень чувствовал, что они на его стороне. Кроме того, у него были жена, сын и семья. А теперь и я.

Вскоре в его жизни предстояло появиться Дженни.

Мы могли реконструировать события, опираясь на первоначальный план боевого задания. Его Шон помнил довольно хорошо, и мы предположили, что в ходе выполнения миссии он в точности выполнял приказания. Чтобы получить виртуальную модель города, мы воспользовались компьютерной программой, представлявшей собой что-то вроде видеоигры. Сегодня подобные образы выглядят на удивление реалистично. А потом приступили к работе, иногда по несколько часов подряд. Шон вместе с товарищем двигался по улицам города. В качестве звукового сопровождения мы использовали треки из документальных фильмов, хруст гравия под подошвой башмаков и сжатые, лаконичные сообщения по рации. Этот звуковой фон воссоздавал акустическую обстановку, сопровождающую выполнение боевого задания. Пробелы Шон заполнял действиями, которые ему тогда полагалось совершать. Я читал сценарий, написанный на основании тех крох информации, которую нам удалось раздобыть. От себя мы не добавили ничего.

– Вы опять поворачиваете за угол. Вдали кто-то стреляет.

Из рации доносился звук одиночного выстрела.

– Врача! Врача! Вот черт! Миллера задело! Миллер ранен, черт возьми! Врача! О нет! Нет!

Я читал сценарий дальше.

Сердце выпрыгивает из груди, но я держусь. Замираю на месте, затем отступаю к стене. Поднимаю глаза на крыши, заглядываю в окна. Огонь велся издалека, но ведь могут быть и другие стрелки. Они знают, что мы здесь. Может, знали с самого начала, просто ждали. Нам в голову наверняка пришла эта мысль. Валансия, должно быть, наложил в штаны. Не мужик, а баба, к тому же это его первое боевое задание. Идем дальше.

Сеанс развивался в подобном ключе до тех пор, пока мы не оказывались в месте, где разорвалась бомба. У нас был подлинный снимок той улицы и красной двери, рядом с которой их с Гектором Валансией нашли. Никаких обломков, указывающих на то, где был заложен заряд, обнаружено не было. Некоторые предполагали, что их прибрали до прибытия морских пехотинцев. Чтобы зачистить квартал, потребовалось без малого двадцать минут. Их обоих считали погибшими.

– На улице люди. Вы подбираетесь к красной двери. За ней скрываются террористы, которых надо либо схватить, либо убить. Кроме вас с Валансией в живых больше никого не осталось. Шесть ваших товарищей погибли. Морпехи уже на подходе.

Валансия просит отойти назад. Я это знаю. Могу представить его самого и его лицо. Тащит меня за рукав и говорит что-то вроде: «Не надо, старина. Не надо».

– Нет, давайте внесем ясность. Вы не можете этого помнить, просто вам кажется, что ему хотелось дать деру.

Да. Еще как кажется. Мы пробыли там пять минут и потеряли шестерых товарищей. Валансия все бросил бы и бежал. Я знаю, что думал бы именно так.

– А чего хотелось вам?

Убить этого ублюдка или умереть.

– И Валансия пошел бы за вами?

Шон умолк, закрыл глаза и судорожно сглотнул.

Да, он бы за мной пошел. А потом его долбаная голова разлетелась бы вдребезги.

Мы обрабатывали все имевшиеся в наличии данные, заново переживая каждое мгновение. Поиск воспоминаний, этих битов информации, порой сводил нас с ума. Это то же самое, что искать ключи от машины в доме, где царит полный бардак. Вы мысленно возвращаетесь обратно, пытаетесь вспомнить, когда в последний раз ими пользовались. Шарите по всем комнатам, заглядываете под подушки и ковры, проверяете карманы пиджаков и брюк. Порой мы находили следы, с учетом нашей аналогии что-то вроде мелких монет. Шон вспомнил, как Валансия споткнулся о небольшую рытвину на грязной дороге. И запах жареного мяса. Он был обязан посмотреть, откуда он доносится, но не помнил, чтобы действительно это делал. Наверное, из открытого окна. Но что-то важное и значимое от него ускользало. Ускользало от нас. В случае с ключами от машины вы, по меньшей мере, знаете, что они не могли «раствориться в воздухе». Если же говорить о воспоминаниях Шона, а чуть позже и Дженни, то такая возможность существовала, и мы не могли знать, в какой момент нужно остановиться и отказаться от дальнейших попыток. Скажу лишь, что сам процесс поиска воспоминаний пошел на пользу и Шону, и Дженни, поэтому двигаться дальше нам стало легче.

Рапорт Шона о том, что они видят красную дверь, от следующего выхода на связь отделяли пятнадцать секунд. В этом сообщении, последнем, говорилось, что на улице обнаружены семеро гражданских – женщины, дети, старики. Шон сказал, что страшно бы от этого разнервничался и испытал бы в душе соблазн отступить.

Понимаете, я бы подумал, что все кончено. После пальбы все остальные улицы опустели. Но почему здесь, где предположительно прятался террорист, за которым мы пришли, никто не испугался? Даже увидев нас, никто не убежал и не спрятался. Раз я сообщил об этом, значит, видел собственными глазами. А если видел, то мне наверняка пришла в голову мысль об отходе.

– Вы бы действительно ушли? Или все же прикончили бы этого ублюдка, даже если бы вам самому пришлось умереть?

На этот вопрос Шон ответить не мог. Да, эти люди убили шестерых ребят из его подразделения, но сознание все равно хотело верить, что он не позволил бы самолюбию и ярости затуманить разум и поставить под угрозу жизнь Валансии, что подумал бы о жене и сыне, даже о войне, потому что если враг о них знал, он не стал бы ввязываться в драку и выполнять возложенную на него боевую задачу. Чтобы не стать еще одним трупом, который протащат по улице. Труп не может сражаться. С другой стороны, он мог попытаться разобраться с этой красной дверью, орать и стрелять из автомата, не заботясь о том, сколько человек ему удалось положить. Он имел право на эту ярость. И нашли его именно здесь, у этого злосчастного проема, а не в нескольких ярдах от него.

На этом месте мы застряли, и я был убежден, что нам надо задержаться здесь до тех пор, пока он не вспомнит достаточно и не поймет, что случилось. Может, тогда он простит себя за то, что затащил Валансию в это гиблое место, или смирится с решением отступить, так и не выкурив парочку террористов, убивших его друзей. Я пришел к выводу, что в основе его ярости, его злости на жену и сына лежало чувство вины. Он чувствовал, что недостоин любви, что судьба незаслуженно одарила его такими подарками, и в результате в компании с ними начинал себя ненавидеть. Шон ничего не знал и ничего не помнил, но это не мешало «призракам» бродить в его душе.