Инна Бачинская - Тринадцать ведьм

— Ты думаешь, он ее чем-то опоил? Даже несмешно! Она совсем не умеет пить, ты же видел. Как все-таки личность раскрывается при общении, — заметил Добродеев. — Эта девочка, Лаура…

— Особенно после пойла, — сказал Монах. — Так и просится на язык: бедная Лаура. Может, ты прав, я не настаиваю на своей версии. Время покажет.

— Ты циник, Христофорыч.

— Циник. А еще я снимался в порнофильмах.

— Ты?! В порнофильмах? — Добродеев расхохотался.

— А что? Рылом не вышел? Или массой? Ладно, шучу, расслабься, Леша. Меня приглашали, но я не повелся.

…Всю обратную дорогу Монах проспал, а возможно, лишь делал вид, что спит, а сам думал. Добродеев, сгорая от любопытства и нетерпения, подъезжал к нему с вопросами, но внятных ответов так и не добился.

— Может, посидим у Митрича? — с надеждой спросил он уже в городе. — Поговорим.

— Сегодня не получится, Леша. Давай завтра.

— Куда тебя? — спросил разочарованный Добродеев.

Монах поскреб в бороде.

— Закинь меня к Иде, хочу узнать, как она после вчерашнего.

Добродеев иронически хмыкнул…

…И снова они пили кофе на кухне. И снова была тишина в доме, и тихий разговор, и скупые жесты, и мимолетные взгляды глаза в глаза.

— Расскажите о своем доме на море, — попросил Монах. — Я не знаю моря, моя стихия — лес и горы.

Ида улыбнулась.

— Там замечательно! Запах… даже не знаю, как описать! У нагретого на солнце песка свой запах, и еще запах водорослей и блики солнца, даже глазам больно. Голубое море на горизонте переходит в голубое небо… всюду сверкающая голубизна без берегов. Белый парус как бабочка; иногда кораблик. Покой… невероятный! Около дома пляжик, нужно спуститься вниз, там ступеньки в белой скале, неровные, сбитые, очень старые. Лежишь на песке, плеск и ш-ш-ш — волны накатываются и уходят в песок. Море дышит, и ты чувствуешь его дыхание, оно теплое и влажное, вдох-выдох, вдох-выдох… А ночью лежишь в постели и чувствуешь, что покачиваешься и плывешь. И такое чувство радости оттого, что завтра еще один прекрасный день, и послезавтра, и еще…

Ида закрыла лицо руками и заплакала. Монах молчал. О кофе они оба забыли.

— Чего вы боитесь, Ида? — спросил Монах.

— Я ненавижу себя! Толя очень много для меня сделал… Послезавтра похороны. Мы были одним целым, понимаете? А теперь его нет, и я думаю, если бы я была дома, он бы не умер. Получается, я виновата, понимаете? Он вытаскивал меня, а я его отпустила… не удержала. Он был сложный человек… — Она запнулась.

— Ида, не мучайте себя, — сказал Монах мягко. — Близкие люди уходят, так случается, и ничего нельзя ни предвидеть, ни изменить. У тех, кто остался, всегда чувство вины за слова, мысли, поступки. Так мы устроены. Вы ни в чем не виноваты. Ваш муж заботился о вас, верно, но разве вы не сделали бы для него того же? Вы были вместе в счастье и горе…

— Вы не понимаете, — прошептала Ида. — Толя хотел продать дом, пропала партия товара, нечем было заплатить кредит. Господи, что же мне делать? И еще эти смерти… я ничего не понимаю! Я не знаю, что мне делать…

— Теперь от вас мало что зависит. Все уже произошло, и нужно принять. Вам нужно пережить послезавтра, подписать бумаги о продаже бизнеса, прийти в себя и уехать. Я бы на вашем месте отдал себя в руки нашей общей знакомой Светланы, у нее большой заряд позитивной энергии.

Ида слабо улыбнулась.

— Она так много говорит!

— Идеальных людей не бывает. Всегда можно отключиться и думать о чем-нибудь… — Монах запнулся — совет был явно неудачен, лучше бы ей ни о чем не думать. — Мои сеансы тоже способствуют.

Ида рассмеялась.

— Мне было очень смешно, извините! Сейчас я не могу понять, почему я смеялась. Я смеялась и боялась, что вы можете подумать, будто я смеюсь над вами.

— Значит, вы смеялись не надо мной? — Монах погрозил пальцем.

— Честное слово, нет! Не знаю, почему я смеялась. Вы не рассердились, правда?

— Не нужно извиняться, реакция была нормальная. Кто-то плачет, кто-то смеется. Смех всегда хорошо. Лучше, чем слезы. И чаек на целебных травках. А там весна и лето не за горами. Жизнь продолжается, Ида. Она всегда продолжается, — сказал он оптимистично, а про себя подумал: «Не для всех, правда».

— Если нас не убьют… оставшихся. Разве вы не понимаете, что убивают всех, кто был у Виты Шепель? Света барахтается, а я… мне кажется, я смирилась. И еще эти жуткие знаки… Я не понимаю, при чем здесь знаки! Я вообще ничего не понимаю.

— Ваш муж погиб в результате несчастного случая, — заметил Монах. — Это не было убийством. Вам не следует бояться.

Ида посмотрела на него долгим взглядом. Видно было, что она колеблется. Они смотрели друг дружке в глаза, Ида отвела взгляд первой.

— Убийство Виктории Шепель было также несчастным случаем, грабители обычно не убивают. Она неудачно вернулась в свою спальню, за что и поплатилась. И знаков там не было, я видел фотографии. Смерть ясновидящей… здесь тоже не все так однозначно. Знак, правда, был. Но не факт, что его оставил убийца. Насколько я понимаю, в студии ясновидящих много всяких оккультных штучек и изображений. В случае стриптизерши определенности больше, так как был знак, и она к этому не имела ни малейшего отношения. Знак оставил убийца. Мне кажется, значение их переоценивают.

— Но ведь они есть! Почему знаки?

— Никто не знает.

— И вы тоже не знаете?

Монах задумался.

— Я предполагаю, — сказал он наконец.

Ида напряженно всматривалась в его лицо.

— Существует изобретательный убийца, который маскирует убийства знаками. По сути, ему нужно убить лишь одного человека, остальные — дымовая завеса. Сюжет лежит на поверхности, он не выдумал пороха. Мой друг Жорик говорит в подобных случаях: «Тоже мне бином Ньютона!»

— Вы знаете, кто он? Этот изобретательный убийца?

— Знаю, Ида. Но нужны доказательства.

— И мотив знаете? Почему он убивает?

— Думаю, знаю. Мотив стар, как мир. Шантаж. Убийцу шантажируют, и он убивает. Даю вам честное слово: он больше никого не убьет. Не успеет.

— А вы уверены, что с Толей… несчастный случай?

Монах пожал плечами:

— На убийство не похоже, знака ведь нет.

Ида сидела опустив глаза. Монах переводил взгляд с ее бледного лица на руки, безжизненно лежавшие на столе. Ему было жаль Иду. Ему хотелось погладить ее по голове и сказать: «Оставь все как есть. Забудь». Ему было непонятно упорство, с которым она возвращалась к смертям и знакам. Или понятно… но эту мысль он не желал принимать и гнал прочь. В голове билась древняя Соломонова мудрость: «Все проходит, пройдет и это». Неважно. Раз все в итоге проходит, ничего не важно… в итоге. Можно всю жизнь плыть по течению, не прибиваясь к берегу. Уходить, уплывать, убегать…