Марина Серова - Смерть по рецепту Медичи

– Ну, тогда я поехал, – произнес он озабоченно, – у меня не со всеми ментами налажен контакт.

– Ну, ты же не уголовник, – успокоила его я, – можешь подождать.

– Нет уж, спасибо на добром слове. А как ты будешь добираться обратно?

– Это мое дело, – ответила я.

– Береги себя, – сказал на прощание байкер и вышел. Через минуту я услышала звук удаляющегося мотоцикла.

Я позвонила Горлову и сообщила, что ему теперь опасаться некого. Он долго не мог поверить, что его хваленый заместитель оказался преступником. Потом приехали «маски-шоу» и забрали Гошу. Видимо, Бодров не стал посылать своих ребят, а просто позвонил в Энгельс и вызвал наряд оттуда. Я вышла из бунгало и огляделась вокруг: асфальтированная дорога начиналась примерно в километре от «производства». Я прошлась по осеннему полю, остановила грузовик, идущий в Тарасов, и, хотя и с пересадками, благополучно добралась до горловского дома, где стоял мой любимый «фольк».

Но день на этом не закончился. Наверное, так всегда: если утро началось с суеты, то весь день тебя будут преследовать приключения. Едва я села за руль своего «фолька», раздался звонок из полиции. Чернов требовал, чтобы я приехала к нему самым срочным образом, в противном случае может пострадать невинный человек.

«Невинным человеком» он называл Антона, которого поместили в КПЗ, руководствуясь обвинениями Горлова. Мне, конечно же, было жаль Антона, и я поехала в городской отдел полиции, чтобы дать мистеру Смиту исчерпывающую информацию о преступлении.

Когда я прибыла в отдел, меня поразила царящая там суета. В коридоре было полно народу, люди сидели на стульях рядом с кабинетами и откровенно нервничали. Я поняла: сегодня у полиции приемный день и Чернов вызвал меня в эти заветные часы, чтобы не тратить драгоценное время, отпущенное ему на раскрытие дела.

Я подошла к кабинету и постучала в дверь, после чего открыла ее.

– Александр Степанович, вызывали? – спросила я, просунув голову внутрь.

– Да, Женя, заходи. – Тон Чернова был спокойным, я бы даже сказала, дружелюбным, что редко случалось. Чаще Чернов пытался поймать меня на несуществующей лжи.

Я зашла в кабинет. Его хозяин жестом пригласил меня сесть на стул напротив его кресла и принялся перебирать бумаги, лежавшие перед ним на столе. Я внимательно следила за его действиями. Наконец он закончил и поднял глаза на меня.

– Опять изувечила преступника?

Я ожидала такой вопрос, поэтому отреагировала спокойно.

– Он хотел меня застрелить, а потом залить мое тело бетоном, – сказала я.

Чернов, досадуя, хлопнул себя по бедрам.

– Он может тебе обещать все что угодно. Мы – я повторяю – мы не должны калечить преступников. Мы же представители власти и не можем себе позволить произвол. Мы, черт возьми, должны их содержать в комфортабельных камерах, оказывать им медицинскую помощь и всячески их развлекать!

– Не всех, – напомнила я, хотя знала, что богатые преступники у нас так и содержатся.

– Да, не всех, – согласился мистер Смит, – но этот Гоша и есть не все. Он только что перечислил на наш счет кругленькую сумму за содержание в камере улучшенной планировки. Но ему еще требуется операция: твои сюрикены впились в его руку намертво.

– Сюрикены – оружие, которое я применила в ответ на Гошину стрельбу из пистолета.

– А он утверждает, что ты бросила их первой. Что с тобой за это сделать? – Чернов досадовал на то, что не может сразу допросить преступника.

– Да мало ли что он говорит! – возмутилась я. Меня удивляло отношение нашей доблестной полиции к преступникам. Сегодня они их ищут, поминая лихом, а завтра начинают заботиться об их здоровье, будто они малолетние дети. – Заживет как на собаке!

– На собаке, – повторил агент Смит, – не скоро это заживет. Гоше нужна операция.

– Жалко, сюрикены теперь пропали, – парировала я, – они стоят недешево.

– Какая ты меркантильная, – заметил Чернов, – расскажи лучше, где Антон взял рецепт яда Медичи.

– У Пелагеи, – коротко ответила я.

– Что это за Пелагея? Я слышу это имя не впервые. – Александр Степанович вынул листок бумаги и приготовился записывать мои показания.

– Живет в Затоне, лечит травами. У нее сын был за границей и купил там на аукционе старинный список с рецептами Медичи.

– Ольга была отравлена этим ядом?

– Да. У вас должен быть акт, составленный Гиревым.

– Акт есть, но нет самого яда.

– Он на книге, которую я вам отдала. Им испачканы Ольгины пальцы, – напомнила я следователю.

– Где живет эта Пелагея? – Чернов приготовился записывать адрес.

– Большая Затонская, тридцать пять, частный дом недалеко от дикого пляжа.

– Найдем, не волнуйся, – заверил меня следователь, – еще не там находили.

– Рецепты она никому не дает списывать. Гоша – исключение.

– А вы с Антоном?

– Да, действительно, нам с Антоном удалось ее уговорить. Но это тоже исключение. Я просила ее показать рецепт, потому что Антону нужно было сделать анализ.

– Без рецепта ничего не получалось? – уточнил Чернов.

– Без рецепта очень долго. С рецептом он сделал это в течение получаса.

– Так, хорошо. – Мистер Смит принялся писать. Он исписал полстраницы и остановился. – Антона я сегодня выпущу, – пообещал он, – негоже ему сидеть в одной камере с уголовниками.

– Спасибо, Александр Степанович, – поблагодарила я. – Я могу быть свободна?

– Пока да. Нужно будет, я вызову тебя еще раз.

Я поднялась со стула, на котором сидела, и собралась уже уходить, но тут вспомнила: сюрикены. Это же моя личная собственность.

– Александр Степанович.

– Ну, что еще? – недовольно отозвался Чернов.

– Мне вернут мою собственность?

– О чем это ты? Какая собственность? – встревожился следователь.

– Сюрикены.

Чернов задохнулся от возмущения.

– Женя! И ты имеешь наглость спрашивать у меня такое! Да скажи спасибо за то, что я не привлекаю тебя к уголовной ответственности. Я это не делаю только потому, что невозможно определить, кто первый использовал смертельное оружие: ты или Медков. По-хорошему, я должен тебя арестовать за превышение полномочий. И лишить лицензии. Навсегда.

– Я поняла, Александр Степанович. – Моих любимых сюрикенов мне теперь не видать как собственных ушей. – До свидания. – Я вышла из кабинета и осторожно прикрыла за собой дверь. Вот так оно всегда: награда за хорошо выполненную работу – в лучшем случае выговор, а в худшем – лишение права заниматься охранной деятельностью. Ну что ж, будем считать, что мне на этот раз повезло.

На следующий день были похороны Ольги. Приехала ее мать, чье горе я не берусь описывать: наш веселый офис-менеджер была единственной дочерью в большой и дружной семье. Как я узнала, у нее остался сводный брат, который сейчас живет за границей. Но жить за границей – это одно, а лежать в могиле – совершенно другое. В общем, что ни говори, похороны – это похороны.