Алексей Мальцев - Шиза

– А сегодня? – подал голос Ираклий. – Разбинтовал до конца?

Бережков оглянулся на дверь, за которой дежурил охранник, будто тот мог нас подслушать, и продолжил почти шепотом:

– Да, до конца. Так вот, снимаю я последние бинты, а там… ничего нет. Головы у Макара Афанасьевича нет! Пустота, как у человека-невидимки.

– Он безголовый, выходит? – предположил Либерман, вернувшись к этому времени в свое кресло. – Интересно, интересно.

– Выходит, но это еще не все, – продолжал интригующе Лекарь. – Естественно, я очень испугался. Спрашиваю, мол, а где у вас голова-то? Он отвечает, что голова ему без надобности. Зачем, говорит, мне голова, если у меня есть ты? Представляете?

– Оригинально… – заключил я. – Это, между прочим, намек!

– На что намек? – пробубнил Бережков, почесав затылок. – Может, подскажете? Я чего-то спросонья не догоняю.

– На то, что его голова – это ты, – нетерпеливо стал разжевывать заведующий. – То есть ты думаешь за него, если трактовать буквально. Кстати, мы пару минут назад здесь с ним общались. Ты не подскажешь, куда он делся, этот твой Макар Афанасьевич?

– Ну да, ну да, общались они… – он недоверчиво, исподлобья, взглянул на меня, словно ища у меня защиты. – Вы иронизируете? А мне не до шуток! Макар Афанасьевич в Штатах, он физически не мог появиться здесь.

– Нам-то тем более не до них! – отрезал Либерман. – Он физически и не появлялся… Короче, там, во сне, еще что-то было? Ну, кроме отсутствия головы у твоего шефа?

– Конечно, было, это еще не все. Когда я начал разбинтовывать его руки, он сказал… Вернее, та пустота, которая была на месте его головы, произнесла его голосом. Вам никогда не приходилось слышать голос из пустого места?

– Нет, не приходилось, – признался я, снова бросив взгляд на Ираклия, и получил повторное молчаливое подтверждение, что камера работает. – Во сне – тем более. И что тебе сказала пустота?

Признаться честно, я не разделял нетерпения коллег. И Либерман, и Ираклий явно спешили закончить беседу, торопясь по своим делам. Мне же хотелось все тщательно заснять на видео и потом детально проанализировать. Я был уверен, что из увиденного можно было много почерпнуть для дальнейших диалогов как с Бережковым, так и с Макаром.

– Говорит, дескать, зачем их разбинтовывать, руки-то, – продолжал Лекарь, глядя то на меня, то на моих коллег. – Просто отстегни, говорит, и все. Повесь на крючки, которые видишь на стене.

– Вот это номер! – изобразив заинтересованность, я легонько хлопнул в ладоши. – Как это – отстегнуть? Там что, шпингалет, защелкивающее устройство, замок? Ты пробовал?

– Да, сначала одну, потом другую. Они просто выворачивались, ничего сложного. Нашел крючки и повесил. Макар Афанасьевич остался без рук и без головы, одно туловище с ногами, представляете? От этой жути я и проснулся.

Либерман вдруг закашлялся, а я стал записывать в блокнот то, что могло вылететь из головы. Через какое-то время услышал:

– Илья Николаевич, вы доктор, вы должны знать, о чем это говорит.

– Ты имеешь в виду свой сон? – раздумчиво переспросил я, чтобы потянуть время.

– Разумеется. Я чувствую, это что-то значит. Наверняка в психиатрии есть какой-то синдром или симптомокомплекс, при котором такие сны встречаются. Вспомните, мне интуиция подсказывает. Это не просто так! Ох, не по себе мне! Неужели я больше его не увижу?

– Кого?

В этот момент я оторвался от своих записей и с ужасом обнаружил, что в кабинете, кроме меня и Лекаря, больше никого нет. Как нет и камеры Ираклия на треноге. Куда подевались коллеги? Я что, вырубался на какое-то время? Я не мог не услышать, как они вышли. Помню, что торопились, Ираклий то и дело поглядывал на часы. Но… Как они удалились? И главное – когда! Совсем недавно сидели все за столом и вдруг… При этом Ираклий успел отключить, собрать и вынести видеокамеру!

Случайно наткнулся на взгляд Бережкова и вздрогнул, так как на миг показалось, что очки с его носа исчезли и немигающий взгляд профессора Точилина сверкнул, как выстрел в темноте.

– Шефа своего, неужели непонятно? – начал терять терпение Бережков. Его раздражало мое равнодушие. – Разве можно жить без головы и без рук? Вы бы смогли?

Наваждение схлынуло, я начал приходить в себя.

– Думаю, что нет, – как можно спокойней ответил я. – Что касается интерпретации данных сновидений, то это раздел, скорее, не психиатрии, а экстрасенсорики. Надо обратиться к магам или колдунам, они тебе подробно растолкуют, что означает то или иное сновидение.

– Я бы не прочь обратиться, но кто меня отсюда выпустит?

Улыбнувшись, я зааплодировал:

– Может, с этого стоило начинать? Дескать, хочу отсюда выйти поскорее, а не придумывать разные сновидения. Мне, может, тоже снится иногда нечто подобное, но я к врачам почему-то не бегу, не рассказываю.

– Вы мне не верите?

– Почему же, верю. А еще я верю в науку. Если бы мы придавали серьезное значение снам, нас следовало бы гнать отсюда поганой метлой.

Я вдруг поймал себя на том, как смешно выглядит сказанное в свете только что исчезнувших из кабинета коллег. Какая тут наука и при чем здесь она?! А что, если у меня галлюцинации? Что, если не было изначально ни Либермана, ни Ираклия, ни камеры? Тогда останется лишь одно: двухнедельный отпуск на море и никакой психиатрии.

– Это у других сны ничего не значат, а у меня все по-другому! Очень плохо, что вы этого не понимаете! Не думал, что вы так, – обиженно процедил Лекарь, поворачиваясь ко мне боком. – Эх, Илья Николаевич!

– Прекрати дуться, ты не ребенок. Сон всегда останется сном, не более того. Явью не станет.

Меня так и подмывало задать ему вопрос о событиях десятилетней давности, когда он работал хирургом-ординатором в областной детской больнице. Но я сдерживался из последних сил.

Узнал он меня или не узнал – я не буду раскрывать свои карты перед ним. Во-первых, это непрофессионально, во-вторых, отдает малодушием. Я должен его полностью раскрыть на нейтральном поле, не на своем. Между нами не должно быть ничего личного.

Хотя оно есть. Хочу я этого или нет.

Я медленно шел по коридору поликлиники и… боялся. Боялся встретить Либермана, спросить, почему они с Ираклием оставили меня одного. Вдруг он переспросит: это ты о чем? Вдруг я с самого начала вел беседу с Лекарем один на один. А Макар Афанасьевич, Ираклий и Либерман – всего лишь галлюцинация. Бред воспаленного сознания. Твоего сознания, доктор, твоего!

Не хотелось даже думать об этом.

Может, следует просто отдохнуть пару недель? Расслабиться? Смотаться куда-нибудь в Тунис, Индию или в Крым…

Продолжать мечтать в том же ключе мне помешал силуэт, который я разглядел за окном. Ошибки быть не могло: Яна медленно брела по тротуару, приложив к уху мобильник.