Руслан Белов - Сердце дьявола - 2

***

Клеопатра пришла через два часа. В высоких лаковых сапогах, кожаных трусиках и бюстгальтере, украшенных всякими никелированными финтифлюшками. Она сказала, что Мстислав Анатольевич понял, как приручить ракету. Вон Сер в ответ предложил ей секс по-мариински.

- А как это? - заинтересовавшись, спросила Клепа. Вон Сер смешался и, краснея, объяснил, как в порыве любви у мариинских мужчин член увеличивается, а голова уменьшается и если...

- Понятно! Что-то наподобие французской любви, - сразу же врубилась Клепа (в юности основным ее учебником была небезызвестная на Земле газета "Спид-инфо"). - Но это потом, а сначала мы сделаем так...

И крепче схватив принесенную плеть, принялась избивать Трахтенна.

...Непривычный к садомазохистским формам любви Трахтенн так кричал, что сентиментальный регенерат Гена, не в силах вынести его благого мата, сунул голову в "унитаз", то есть в релаксатор. А когда бедный вон Сер возопил особенно страшно, Гену схватила судорога, и он ненароком нажал голубенькую кнопочку.

10. Ложка дегтя в бочке меда. - Не в коня корм. - Клепа просит губнушку и

кое-что.

После того, как голубенькая кнопочка была нажата, в "унитазе" что-то забурлило, и регенерату в голову ударило блаженство. Открыв глаза, он увидел, что лежит под голубым небом на пушистом персидском ковре, устилающем плоскую крышу глинобитной постройки. Вдалеке небосвод подпирали минарет и несколько изразцовых куполов, а рядом, под руками, стоял восточный столик на коротких ножках. На столике теснились высокие кувшины с изогнутыми носиками, два больших узорчатых блюда из керамики: одно с ананасом, румяными персиками, лопнувшими от спелости гранатами и большой кисточкой прозрачного кишмиша, другое - с румяно запеченным лебедем.

Все описанное Гена принял к сведению с удовлетворением, но когда его взгляд высмотрел за одним из кувшинов запечатанную сургучом бутылку "Московской", удовлетворение сменилось озадаченностью. "Еще бы надорванную пачку "Беломора" нарисовать и натюрморт получился бы сногсшибательным" подумал Гена и замер: на самом краешке стола начала прорисовываться пачка сугубо российских папирос. "Сплю!" - неожиданно обрадовался Гена и потянулся за ней.

"Беломор" оказался вещественным. Регенерат вынул одну папиросу, как некогда Черный, сочинил "фильтр" - оторвав сантиметровый кусок от дульца, вложил в него же - и, пережав гармошкой, сунул в рот. И тотчас сзади протянулась нежная ручка с зажженной зажигалкой. Гена медленно повернулся и увидел золотоволосую женщину-мечту в прозрачных голубых одеждах. Глаза ее светились желанием угодить... "Полный отпад!" - подумал регенерат, уяснив, что перед ним не дорогая путана, не гетера и, тем более, не гейша, а женщина, очень красивая и высокопоставленная женщина, решившая сделать этот день сказочным для себя и наличного мужчины, то есть для него... Но, как только лицо регенерата осветилось улыбкой, в спину ему что-то ткнулось, он обернулся... и ничего не увидел - ни ковров, ни столика, ни яств на нем, ни даже голубого неба с синим минаретом, ничего кроме противной муравьиной рожи...

Будь у него свободны руки, он ударил бы Бармалея. Тот, насквозь прожженный ненавидящими глазами регенерата, отпрянул, но тут же вновь протянул голову к скованному товарищу.

Гена увидел у него в пасти ключик от наручников.

Через пятнадцать минут регенерат был свободен. Осторожно, на цыпочках он подошел к двери Трахтенна, осторожно приоткрыл ее и застыл, пораженный открывшейся ему картиной раскрепощенной любви. Вон Сер лежал на стонущей Клепе, и мерно двигал задом. Ноги и руки девушки были подняты вверх и раскачивались в такт движениям инопланетянина.

Постояв минуту, регенерат счел происходящее действо интимным делом участников и подался назад с тем, чтобы подождать его окончания за дверью. Но муравей с силой толкнул его сзади, давая понять, что самое время действовать. И Гена, поддавшись нечистой силе, вошел в комнату и ловко, как будто бы год обучался в полицейской академии, защелкнул наручники на запястьях Клеопатры.

Увидев, что пленена, девушка расстроилась, но взяла себя в руки и глазами попросила Трахтенна не обращать внимания на изменившуюся ситуацию. А тот и не думал прерывать захватившее его действо. Не оборачиваясь, он махнул рукой Гене ("Уходи, - мол, - что таращишься?") и тут же возобновил свою приятную гимнастику.

Регенерат оставил просьбу без внимания. Осторожно, стараясь не утонуть в глазах девушки, ставших невозможно глубокими, он снял с вон Сера наручники и вышел, понурившись и чертыхаясь. "Там Вселенная летит в тартарары, а они е-утся, - посетовал он, усаживаясь в коридорчике на полу. - И муравей куда-то запропастился. Заставил меня этот срам наблюдать, а сам куда-то смылся..."

...Бармалей, втолкнув регенерата в комнату Трахтенна, бросился в санузел, сунул голову в релаксатор, нажал ногой голубенькую кнопку и застыл в ожидании небесных удовольствий.

Но они не приходили.

Бармалей надавил второй раз, третий, но опять безрезультатно - машина не желала работать. Подумав, муравей понял почему. Понял, что он лишний на этом празднике половой жизни и все потому, что по воле судьбы ему суждено быть бесполым муравьем, все счастье которого заключается лишь только в том, чтобы день и ночь вкалывать на благо неизвестно зачем существующего перепончатокрылого стада... Слезы навернулись Бармалею на глаза, ноги подкосились и он упал на пол...

Лежал Бармалей недолго. Посетовав на судьбу, он пораскинул мозгами и пришел к выводу, что если Вселенная будет спасена, то у его души появятся хорошие шансы когда-нибудь переселиться в более подходящее тело с развитыми и хорошо функционирующими половыми органами. И, подвигав челюстями из стороны в сторону (так муравьи возвращают себе душевное равновесие), Бармалей пошел к регенерату.

***

Войдя в спальную Трахтенна, Гена с муравьем увидели, что Вон Сер стоит с одеялом в руках над Клеопатрой, прикованной к изголовью кровати. Регенерат понял, что инопланетянин минуту назад хотел укутать девушку, но восторг обездвижил его.

Трахтенн действительно стоял, впитывая глазами прекрасные линии нагого девичьего тела. Ему казалось: прикоснись он к ним, и линии эти распрямятся, и ударят по неведомым струнам, пронзившим его от подошв до макушки... А ее упругая податливая плоть, усмиренная бархатной кожей? "Мои руки, - думал Сер, - эти руки, судорожно сжимающие сейчас край одеяла, владели ею бесконечно, но где, она, пресыщенность, где она!? И этот мелкий страх, сидящий внутри меня, это ведь страх того, что эта пресыщенность никогда не наступит, никогда не овладеет мною и я всегда, всегда буду рабом этого тела, восторженным, но рабом..."