Валерия Леман - Дело о лысой гимнастке

— И что же было дальше? — спросил я.

Она попыталась улыбнуться.

— Дальше? Дальше все было как в кошмарном сне. Я очнулась в полупустой комнате. Руки связаны, ноги — связаны. Я лежала на стандартной больничной койке в полной тишине, от которой стало не по себе. Когда понемногу пришла в себя и вспомнила все, что было до того, испытала почти панический ужас. Я вспомнила кучу подписанных бумаг и поняла, что, похоже, подписала себе смертный приговор…

Я слушал Кристину, ощущая некоторую ирреальность. С одной стороны, передо мной сидела реальная девушка, еще совсем недавно сотрясавшаяся от истерики. С другой стороны, в то, что она мне сейчас рассказывала, было сложно поверить. Чего такого могла подписать Кристина в той куче бумаг? Что она безвозмездно дарит свои органы некоему конкретному хирургу и просит побыстрее отправить ее на тот свет?

И тут же мне в голову пришла мысль, что, возможно, я, как каждый второй современный благополучный обыватель, просто не желаю загружать себя чужими проблемами, потому и не желаю верить. Между тем Кристина говорила без излишних эмоций — немного устало и монотонно:

— С трудом, но в конце концов мне удалось освободиться от веревок. Вся сотрясаясь от страха, я более-менее привела свой внешний вид в порядок. Разумеется, дверь была заперта, но я открыла окно. Та комната была на шестом этаже здания все той же больницы, куда «Скорая» привезла Игоря. Мне удалось перелезть из окна в окно и попасть в следующую пустую палату. Там дверь была не заперта. Сама не помню, как сбежала по ступеням вниз и выскочила на улицу. За мной никто не гнался. Очутившись на оживленной шумной улице, вздохнула свободнее — я была жива и, кажется, сумела избежать верной смерти.

Она вновь облизала пересохшие губы.

— Кофе? — протянул я руку к кофейнику.

Она отрицательно помотала головой:

— Воды, если можно.

Пришлось подниматься и отправляться на кухню. Когда я вернулся с графином прохладной воды, моя гостья полулежала, откинувшись в кресле, подставив солнцу свое бледное, незагорелое лицо. Услышав мои шаги, она не открыла глаза, а лишь слабо улыбнулась:

— Спасибо.

Она так и лежала с закрытыми глазами, с вытянутыми ногами. Каюсь — я немедленно уставился на эти ноги, отметив про себя их безупречную форму. Наливая в бокал воды, я подумал, что у этой лысой дамочки ножки — как у заправской балерины: тонкие, но мускулистые, длинные, с высоким подъемом.

Она открыла глаза и перехватила мой взгляд. Никак не прореагировав, взяла бокал и сделала несколько жадных глотков.

— Боже мой, иногда счастье — просто выпить стакан воды, — проговорила она.

— Ясное солнце в синем небе, птицы поют полнозвучные хоралы, ты пьешь прохладную воду, и жизнь продолжается, — с бравурным оптимизмом произнес я, вновь усаживаясь в свое кресло. — И что же было дальше?

— Кошмар. — Она улыбалась все той же улыбкой — застывшей, вымученной. — Самый настоящий кошмар. Я вернулась домой и слегка перекусила. Мои мысли сами собой вернулись к Игорю. Оставалось лишь надеяться, что ему сделали операцию и он жив. Я позвонила в больницу, чтобы узнать, как прошла операция, и услышала удивленный ответ дежурной медсестры: пациент с таким именем в больницу не поступал.

По всему выходило, что моего любимого уже не было в живых. Скажу честно: в тот момент я так испугалась, что уже не думала о нем, о моем Игоре, лучшем парне на свете. Я испугалась за себя, кожей почувствовав, что теперь начнется погоня за мной. Уж слишком много я знала — во всяком случае, знала в лицо хирурга, который занимается столь грязными делами. Меня попытаются схватить, чтобы заставить молчать. При этом они знали мой адрес, ведь у них были данные моего паспорта. Мне необходимо было срочно куда-то уехать. И я решила отправиться к одной подруге, в Звенигород.

Опять несколько жадных глотков. Пауза в несколько мгновений, заполненных пением птиц.

— Я побросала в сумку самые необходимые вещи, взяла все деньги, что были, и кинулась на улицу. — Вновь переживая недавние события, она крепко сжала руки. — Наверняка и преследователи ждали меня по месту прописки: клянусь, я с первых же шагов почувствовала слежку за собой! Спиной ощущала чей-то взгляд, оборачивалась, видела самых обычных прохожих, которые спешили по своим делам. И все-таки уверена: за мною следили. Какое-то время я бессмысленно петляла по улицам, ощущая невероятную усталость от невидимого преследования. Вдруг на глаза мне попалась парикмахерская и я, недолго думая, зашла туда. Я решила изменить свою внешность: попросила постричь меня наголо. Девушка-парикмахер только рассмеялась и быстренько исполнила мое пожелание. Но когда я увидела свое собственное отражение в зеркале, мне внезапно стало совсем плохо.

Она горько усмехнулась, покачав головой.

— Я представила себе, как иду по улице, и каждый второй оглядывается на лысую девушку. Я поняла, что это привлечет ко мне лишнее внимание. Поэтому я тут же купила себе парик с пышной прической, за которой не видно лица. В парике почувствовала себя увереннее. Решила: вот сейчас сажусь на автобус, еду до станции метро, а уж там будет просто уйти от слежки, отправиться на вокзал… Я прошла до нужной остановки и рухнула на скамейку. Мне казалось, еще немного, и я потеряю сознание. Вдруг ко мне подошла девушка — наверняка она начала отслеживать меня от самого подъезда…

Кристина бросила на меня короткий взгляд и, тут же скромно потупив глаза, вновь принялась жадно пить воду. Поставив пустой бокал на стол, она какое-то время смотрела на него, кусая губы, и вдруг заплакала.

— Господи, ведь с самого начала было ясно: у хирурга был мой адрес, значит, и мой побег не имел смысла — я убежала из палаты, а меня уже ждали где-нибудь рядом с подъездом! Вот дура, нужно было бежать куда угодно, но не домой!

Она отрывисто проговаривала слова и одновременно плакала, размазывая слезы ладонью. Казалось бы — чего тут такого, девушки часто плачут, некоторым это даже идет. Но эта несчастная Кристина плакала так горько, так тоскливо, что мне самому стало не по себе. Я вспомнил, что у меня на кухне имеется непочатая бутылка коньяка, и сделал успокаивающий жест:

— Спокойствие, только спокойствие!

В мгновение ока слетал на кухню и обратно, принес коньяк, рюмку и тут же налил это великолепное успокаивающее средство даме.

— Я не хочу! — немедленно начала отмахиваться она обеими руками. — Сроду не пила спиртного, не хочу!

Собственно, в подобных случаях барышень никто и не спрашивает об их желаниях. Я крепко обнял Кристину одной рукой, а другой попытался влить рюмочку ей в рот, разжимая ее крепко стиснутые зубы. В результате пыхтения-сопения и сдержанных ругательств несколько капель коньяка попали по назначению, а я поспешил проворно отскочить в сторону.