Марина Серова - Визит из преисподней

Может быть… А скорее всего — по совокупности всех этих показателей. И еще потому, что в таких случаях чутье редко меня подводит. Поскорей бы встретиться в этим Семой, посмотреть ему в глаза…

Олег Бутковский ни разу не назвал Пфайфермана своим другом. Наверное, для этого они были слишком разными людьми. Да и двенадцатилетний разрыв в возрасте имел какое-то значение. Но я поняла: долгое общение связало их настолько, что врозь им было уже скучно, хотя и вместе — частенько тесно… Именно Пфайферман был первым, кого Бутковский восемь лет назад пригласил в команду своего нового корабля, уходящего в опасное плавание по бурным волнам рынка. Тем более что, по утверждению шефа, экономистом Сема был первоклассным.

Как бы там ни было, я не стала доводить до своего клиента мои соображения насчет нумерации и мотивации. Мы просто договорились, что он поможет мне встретиться со всей «шестеркой», представив как корреспондентку, исследующую опыт «маяка» капиталистической экономики. Кажется, ни у кого из «избранных», включая Пфайфермана, не будет повода в этом усомниться. Мои фото пока еще не появляются в газетах, и слава Богу: я ведь не американский лежебока Ниро Вульф, и у меня нет своего Арчи Гудвина, который делал бы за шефа грязную работенку. Правда, сейчас тут как раз набивается в напарники один… мистер Икс…

— Да, Таня, вот еще что… Гриша говорил со мной о том, что хочет помогать вам… в нашем деле. Конечно, я мог бы и сам догадаться: он может вам пригодиться. Ну, могут возникнуть всякие ситуации… когда он незаменим… не дай Бог, конечно. Так вот: я не только не возражаю, но даже очень приветствую вашу договоренность. Я ему за это благодарен. Особенно сейчас… Вы меня понимаете. Ведь я уже запустил машину собственного разорения… — Его усмешка была улыбкой смертника. — Но в любой момент, когда Гриша вам понадобится, — он ваш. Разумеется, вместе с автомобилем.

«Мой? Хорошо бы!.. Только, Олег Николаевич, я в этом вовсе не уверена… Но все равно спасибо тебе, добрый человек! Если бы не твоя возлюбленная Натали и не твой маленький Антоша, я бы, пожалуй, тоже не возражала несколько ночек побыть твоей „сиделкой“, как заявила та тощая швабра у магазина… Ты ведь еще очень ничего, хотя годы уже не те, конечно. Но могу себе представить, каким ты был лет двадцать назад… И если бы не твой чертов Гришка Орлов, чтоб ему… полгода зарплату не платили!»

Должно быть, рукопожатие, которым я обменялась со своим клиентом на прощание, было отчасти согрето этими мыслями, потому что его глаза чуть расширились, в них появилось какое-то новое выражение. Поздно, Олег Николаевич! Поздно…

Он сказал еще, что его дом всегда открыт для меня, и эта дача тоже, и его рабочий кабинет в «Бутоне» («Пока еще он мой!»). Мог бы этого и не говорить: я и так войду, когда будет нужно. Но все равно мне было приятно.

Я медленно поднималась на второй этаж по поскрипывающей лестнице, размышляя обо всем, что случилось, и о том, что еще должно было случиться. Из кухни до меня донесся голос Натали, отдающей мамочке распоряжения насчет обеда. Ступив на верхнюю ступеньку, я, повинуясь какому-то шестому чувству, повернула не направо, к своей комнате, а налево — к комнатам хозяев. Не знаю уж, как обходились супруги в своей городской, всего-навсего четырехкомнатной квартире, а здесь, на кушумской даче, у них были разные спальни. Дамы в кухне, Олег у себя в кабинете, стало быть, наверху никого…

Шестое чувство продолжало мною руководить, и я осторожно повернула бронзовую ручку Натальиной двери. Дверь мягко подалась, я незаметно для себя самой оказалась в комнате. Для приличного обыска времени нет, но чем черт не шутит… В подобных ситуациях надо уметь сосредоточиться на главном. Мой наметанный профессиональный взгляд, пропустив, может быть, тысячу назначительных деталей, сразу остановился на этом главном: на роскошном старинном комоде красного дерева стояла маленькая сумочка из крокодиловой кожи. В два прыжка я достигла комода и запустила в нее руку. Так… пудреница… помада… И то и другое явно из магазина «Ив Роша», но это-то как раз подозрений не вызывает. Пузырек аспирина, полупустой… Носовой платочек, расшитый китайским шелком и благоухающий «Шанелью»… Прозрачная одноразовая ручка с черным стержнем: фу, какой примитив, могла бы обзавестись чем-нибудь более классным. Ага, вот! Если и в этом крокодиловом кошельке ничего интересного — значит, все впустую.

— …Ах, мама, подожди, я сама! Только поднимусь за таблеткой…

Она уже на пороге кухни! Живей, живей… Несколько сторублевок, небольшая пачка десяти — и пятидесятидолларовых купюр — негусто. Какая-то мелочь… Телефонные жетоны? Зачем они ей, у нее же повсюду телефоны… А это что тут, в потайном кармашке — визитка? Нет, просто белая карточка, чистая — только какой-то городской номер телефона. Записан от руки, красивым округлым почерком. И, похоже, этой самой примитивной ручкой… Ну, хоть что-то!

Обидно было бы сматываться с пустыми руками.

Смоталась я как раз вовремя: лестница скрипела уже самыми верхними ступеньками. На мое счастье, туалет с ванной размещались в этом же левом крыле. Я бесшумно нырнула за дверку с изображением писающего малыша и, чтобы у хозяйки не осталось никаких сомнений, мурлыча какой-то мотивчик, нажала кнопку сливного бачка.

Если до сих пор у меня оставались еще сомнения — вернуться в город пораньше или подождать Григория, а заодно и прогуляться к майдану, — то теперь они отпали. Мне не терпелось позвонить по телефону, записанному скорее всего рукой Натали. Это где-то в центре. Может быть, всего-навсего ее портниха или парикмахерша, но такой номер давно следовало бы занести в записную книжку и даже знать наизусть. Словом, хромой татарчонок пока подождет. Что-то подсказывало мне, что я обязательно вернусь в Усть-Кушум, и очень скоро.

Собственно, а почему бы не бросить напоследок мои кости? Что-то давно я не гадала за всеми этими событиями, а вопросов накопилось — ой-ой-ой…

12+21+25.

Превосходно! «Наказание лжецу не в том, что ему больше не верят, а в том, что он сам не может никому верить…»

Хотелось бы еще получить хоть ма-аленький намек, кто же у нас тут лжец. Но, наверное, я прошу слишком многого.

Через полчаса я окончательно простилась на крылечке с хозяевами — теперь уже со всеми сразу. Улыбка Натали была на этот раз вполне искренней, а Марь-Тарасовна, подвязавшая своих драконов клетчатым фартуком, даже посетовала, что же это я не остаюсь к обеду. Единственный из двуногих, кто был опечален моим отбытием, просто сказал: «До свиданья, Танечка!» — и грустно улыбнулся. Наверное, он чувствовал, что вместе со мной от него отдаляется последняя отчаянная надежда, его «соломинка утопающего».