Марина Серова - Вперед и с песней

— А, это снова вы, — сразу же узнал меня Виктор Петрович Бредихин, как только я вошла к нему в кабинет. — Сами пришли, своими ногами…

— Как видите, своими, — ответила, усаживаясь напротив него и закидывая ногу на ногу.

Уж что-что, но свои стройные ножки я бы ни за что не поменяла на любые чужие — и всякий мужчина мог бы подтвердить, что это совершенно правильно.

— Так бывает, — сказал заместитель главного врача по лечебной части. — Сначала пациент сбегает из нашего диспансера, но потом сам же приходит проситься обратно. Но — уже поздно.

— Что значит — поздно? — удивилась и даже обиделась я, как будто и правда позарез нуждалась в услугах здешних психиатров.

— Мест нет, — пояснил Бредихин бесцветным голосом. — К нам сюда живая очередь — на полгода вперед. Половина города хотела бы сюда попасть, но наше заведение, сами понимаете, не безразмерное. Конечно, в острых клинических случаях, когда больных привозит «Скорая помощь» — например, как тогда произошло с вами, — мы обязаны оформлять, особенно если речь идет о буйных. Но так — извините…

— А если я прямо здесь начну буянить? — заинтересовалась я на всякий случай местными порядками. Как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. «От чумы, и за это — от тюрьмы», — тут же переиначила я про себя известную фразу на новый лад.

— Здесь? — спокойно спросил Виктор Петрович. — Такое тоже уже было. И не раз, и не два. Тогда я просто вызываю милицию, вот и все. Путь проверенный.

— Да, вы совершенно правы, — заметила я удовлетворенно. — Там места пока всем хватает. Вот, например, вашего друга Льва Грымского только что посадили в следственный изолятор, отыскалось-таки ему местечко на нарах. Я так думаю, что и для вас тоже скоро найдется.

— Вы что, с ума сошли? — удивленно уставился на меня Виктор Петрович. — Я что-то не вполне понимаю…

— Да нет, не мечтайте, я абсолютно здорова. И пришла к вам — как, кстати говоря, и первый раз — для того, чтобы распутать дело о пропавших из вашего кабинета… образцах.

Я на всякий случай не стала говорить про пробирки, желая проверить, поймет ли меня Бредихин без пояснений.

Но он явно ничего не понимал.

— Каких образцах? — переспросил он.

— Нет, сейчас это вы будете мне все рассказывать, — ответила я. — Грымский будет рассказывать там, а вы — здесь. Пока. Конечно, если вас это не устраивает…

— Устраивает, — оборвал меня Бредихин. — Но пока я действительно не понимаю, что вы имеете в виду. Впрочем, да, у нас со Львом действительно вышла какая-то неприятная, странная история. Вчера он попросил на несколько часов поставить в кабинете какие-то металлические коробочки, и я самолично убрал их вот в этот самый шкаф. Я даже не стал спрашивать, что там.

— Почему?

— У медиков постоянно полно различных анализов, всяких опытов — мало ли, — пожал плечами Виктор Петрович. — А я по своей природе человек не слишком любопытный. Но потом я вдруг обнаружил, что эти штуковины куда-то пропали, как сквозь землю провалились. Я сам позвонил Льву на работу, и он тут же приехал, неожиданно стал на меня кричать и чуть ли не набрасываться с кулаками. Да, я его выпроводил, посоветовал попить некоторые успокоительные средства. Вот, собственно, и все, что я могу рассказать.

— Значит, вы даже не знаете, что было в этих, как вы говорите, коробочках?

— Нет, но интересно — а что же там было? — спросил Бредихин без малейшего интереса.

Лицо заместителя главного врача по-прежнему хранило застывшее, непроницаемое выражение, которое меня начинало раздражать.

— Молитесь, чтобы они не оказались спрятаны в вашем диспансере, — сказала я. — И чтобы в них никто не залез, не открыл, не вылил в водопровод. Представляете, если бы среди ваших пациентов внезапно вспыхнула эпидемия холеры, сибирской язвы или чумы? Ваше заведение прославилось бы на весь город, и вы как человек, ответственный за лечебный процесс, — особенно.

— Что вы говорите? — воскликнул Виктор Петрович, и я впервые увидела, что он побледнел как полотно. — Вы хотите сказать, что там были активные микробы? Ну, знаете ли…

А немного помолчав, вдруг сказал:

— Вообще-то я всегда знал, что Грымский мечтал сделать мне какую-нибудь гадость, но не до такой же степени! Мы с ним однокурсники в прошлом, и он завидует моей карьере — никак не может простить, что именно меня в свое время Семен Алексеевич пригласил на эту должность. Причем чувства свои Лев не всегда даже скрывает. Но устроить против меня целую бактериологическую войну — это слишком! Даже для Грымского слишком!

— Нет, я думаю, он не специально. Но… всякая война начинается случайно, это всем хорошо известно. Давайте сейчас вместе подумаем, куда все же могли подеваться из вашего кабинета контейнеры? Кто мог зайти сюда в ваше отсутствие? Может, кто-нибудь подслушал ваш разговор?

— Но я еще раз говорю — мы не говорили с Грымским на эту тему. А зайти в кабинет могли многие — он специально предназначен для приема посетителей и почти всегда бывает открыт.

— Да, вот еще что, — неожиданно вспомнила я про свой визит в каменный бункер Адама Егоровича. — Скажите, а кто в вашей больнице на днях скончался?

— Что? — переспросил Бредихин удивленно. — Никто. У нас последний год не было случаев с летальным исходом, это я могу сказать вам со всей ответственностью как лечащий врач.

— Но… Кто же тогда находился вчера в больничном морге?

— Там никого не могло быть. Я имею в виду — покойных из нашего диспансера.

— Погодите, но хоть кто-нибудь имеет туда доступ из обслуживающего персонала?

— Странный вопрос. Зачем вам это знать? — спросил Виктор Петрович. — По-моему, это не имеет отношения к делу.

— И все же…

— Вообще-то это помещение закреплено за дядей Мишей — он оформлен на полставки, зимой работает как истопник. Когда-то он у нас лечился, да как-то прижился.

— И давно вы этого дядю Мишу видели последний раз?

— Вчера, — вздохнул Бредихин. — Снова ворвался ко мне в кабинет, стал требовать повышения зарплаты. Потом сказал, что не уйдет из кабинета, пока я не соглашусь. Я сказал — сиди, если тебе делать нечего, а мы все равно собираемся тебя за пьянство уволить. Потом он снова куда-то исчез. Это у него уже не первый раз, мы тут все к этому привыкли.

— Интересно, — сказала я. — Очень любопытно. Но вдруг…

Вдруг запиликал мой пейджер, и я быстро отцепила его от ремня, чтобы прочитать сообщение.

«Срочно! — было написано на крохотном экране. — Пробирки нашлись. Они в центре главной площади имени Ленина. Танечка, сделайте что-нибудь!»

И подпись — «Адам».

Я растерянно еще раз перечитала глазами сообщение. Что все это значит? Как это — в центре главной площади города?