Марина Серова - Вранье высшей пробы

Положив передо мной пожелтевший листок, Геннадий ткнул в то место, которое затронуло его больше всего. Почерк Ксении Даниловны имел сильный наклон вправо и отличался убористостью. Схема, запечатленная на бумаге, выглядела следующим образом. В центре фамилия, имя, отчество самой Ксении, в девичестве — Голубкиной. Рядом — ее муж — Делун Константин Григорьевич. Вниз и вверх отходили линии, ведущие к предкам семейной четы Делун. А вот вправо находились их дети — Евгений Константинович Делун, Анатолий Константинович Делун, но самой первой числилась Голубкина Елизавета Сергеевна. Да. На описку совсем не похоже.

После детей следовала запись внуков, которые имелись у Ксении Даниловны лишь по линии Евгения Делуна. Напротив имени Елизаветы Голубкиной стояло тире и жирный, несколько раз обведенный шариковой ручкой знак вопроса.

— Как тебе это нравится? — не терпелось услышать мою реакцию Геннадию. — Вот где копать-то надо было с самого начала! А ты меня подозревала!

— Рано радуешься! — остудила я его. — Этот клочок бумаги дает новое направление в расследовании, но еще ничего не доказывает. И здесь также может быть пусто.

— Сначала я тоже, как ты, предположил, что Елизавета могла умереть в младенчестве, ведь в генеалогическое дерево записывают всех, даже тех, кто не дожил до года. Но тогда зачем этот знак вопроса? Зачем, я тебя спрашиваю?

Делун чувствовал эйфорию от того, к каким потрясающим выводам он пришел, поразмыслив над содержанием желтой бумажки.

— Елизавета Сергеевна — незаконнорожденная бабкина дочь, — продолжал поучать меня Геннадий, не сообразив, что я давно и сама все поняла. — А знак вопроса стоит потому, что ей не было ничего известно о судьбе родной дочери. Наверняка бабуля спихнула дочку в детский дом.

Делун все понял правильно. Видимо, что-то не заладилось у Ксении Даниловны с отцом Елизаветы, раз она дала дочери свою фамилию. Где эта женщина? Чем занимается?

— Мне понравилось быть детективом! — заявил мне Геннадий, откинувшись на спинку дивана и запрокинув руки за голову. — Возьми меня к себе в пару, будем работать вместе.

Восторгов Делуна я не разделяла. Появился еще один серьезный подозреваемый, неизвестный мне доселе. У Елизаветы, похоже, были весьма веские причины для того, чтобы разделаться с родной матерью.

А Делуна стало зашкаливать.

— Что бы ты без меня делала! — нагло заявил он, наклонившись совсем близко к моему лицу.

— Повесилась бы в сортире, — на полном серьезе ответила я. — Жизнь без тебя лишена смысла.

Делун многое бы отдал, чтобы эти слова прозвучали из моих уст с драматическим надрывом. Но увы. Он услышал лишь жалкую насмешку в свой адрес.

— Этот пергамент я возьму себе, — заявила я, отойдя от окна, возле которого рассматривала генеалогическое древо, и направляясь к двери.

— Ладно, — нехотя откликнулся Геннадий, немного поостыв после моих язвительных слов в свой адрес. — Ищи уже быстрее, а то я сдохну от любопытства.

Я хотела уже захлопнуть за собой дверь, но Делун придержал ее ногой.

— Как движется дело по обнаружению и доставке хозяину украденных бабкиных денег? — спросил он, и на его лице опять возникло выражение насмешливости, которое я уже привыкла видеть.

— Потихоньку, — ответила я расплывчато и посчитала наш разговор на этом завершенным.

— Ты совсем не работаешь, а только получаешь с бедного Толика деньги, — бросил Делун мне в спину. — Если бы я сам взялся за поиски украденных денег по-серьезному, то уже давно бы нашел.

На его колкий выпад я, как умная женщина, не обиделась, а лишь иронично улыбнулась, что задело нахала гораздо сильней.

Человек, сидевший напротив меня, — сухонький старичок с постоянно дергающимся левым веком. Давно перешагнув пенсионный рубеж, он все не прекращал работать. Да и нельзя сказать, что он отбивал хлеб у молодых. В ПТУ номер 76, где обучали радиомонтажников, быть преподавателем непрестижно.

— Запомнил я ее только по одной причине, — рассказывал старичок, характерно для своего возраста причмокивая губами. Мы сидели в холодном классном помещении за облезлой партой. — Фамилия у девочки была, как у моей любимой актрисы Ларисы Голубкиной. Если б не это — ни за что бы не осталась в памяти. Серенькая была. Посредственность, одним словом. Бесхарактерная к тому же, хребта не имела. Все курить — она курить, все пить — она туда же. Училась плохо — на троечки. Учителя ее за уши тащили, потому что жаль было детдомовскую. Хоть она не первая и не последняя такая у нас была, но больно уж никчемная. Потому и жаль.

— О ее судьбе после окончания ПТУ вам ничего не известно?

— Видел как-то раз ее пьяную под забором, лет десять спустя. Опустилась она окончательно на самое дно жизни. От нее такой запах шел… Ну, вы понимаете. Не уверен, что она жива сейчас.

— А муж, дети у нее были?

— Кто ж ее знает, — вздохнул старичок. — Если дети и были, то наверняка подкинула она их в детский дом, так же, как сделала ее мать. Статистика есть такая, не могут детдомовские быть хорошими родителями. Не научили их этому в детстве.

— Понимаю, — согласно кивнула я головой.

— К директору подойдите, он вам скажет, на какой завод Голубкину определили после окончания училища. А я вам больше ничем помочь не смогу.

Поблагодарив старичка, я направилась в кабинет директора.

В результате приложенных мною усилий сведений, касающихся Елизаветы Голубкиной, удалось собрать не очень много. Ее мать, на тот момент Голубкина Ксения Даниловна, из роддома девочку забрала, но заботилась о ней недолго. Спустя месяц после рождения Лизы отнесла ее в дом малютки. Подбрасывать не стала, отказалась от ребенка официально. Может, рассчитывала в дальнейшем забрать дочь обратно. Девочке не повезло, ее не удочерили. И начало своей нелегкой жизни она провела в казенном доме. Потом были ПТУ, затем радиоприборный завод. Жила Лиза в общежитии, потом вышла замуж и ушла жить к мужу.

Как сложилась ее дальнейшая судьба, мне пока выяснить не удалось, но адрес, по которому она проживала вместе с мужем, я сжимала сейчас в руке. Одна из женщин, работающих в сборном цехе завода, где я тоже побывала, поддерживала какое-то время связь с Голубкиной. Но вскоре они разругались, и связь прекратилась. Самое главное, что мне необходимо теперь было знать, — жива Елизавета или нет. Открытым также оставался вопрос, имела ли она детей.

Этот район я знала очень хорошо. Тут я родилась и ходила в школу. Ностальгические струнки моей души были задеты, когда я проходила мимо своей родной средней школы. Многое здесь изменилось с тех пор.

На мой звонок вышла благообразная бабушка в платочке.

— Чего тебе, милая? — обратилась она ко мне, прищурив лукавые глаза.