Марина Серова - Все о мужских грехах

— Так всегда было и будет! — твердо заявил он.

— Ладно! — махнув рукой, сказала я. — В конце концов, это ваш монастырь! — И, достав телефон, позвонила Лекобе. — Андрей Павлович! Это Иванова. У меня уже почти все готово, и я хочу узнать, когда машина на Рицу пойдет.

— Уже скоро, так что пусть подождет немного ваша подопечная, а я сейчас к вам сам заеду — интересно мне посмотреть, как у вас там дела, — ответил он.

— А заодно и на мою протеже? — усмехнулась я.

— Нет, уважаемая, это не для меня, — рассмеялся он и объяснил: — Мне с нотариусом кое о чем поговорить надо.

Я вернулась в кабинет и увидела, что Ия уже все продиктовала и теперь сидит рядом с сыном, веселая и счастливая, вся в предвкушении совершенно новой, свободной, неизвестной ей доселе жизни. Я же подошла к Игорю Олеговичу, который, оторвавшись от заявления Ии, сказал мне:

— Эх, жаль, что Зайцев не в Абхазии! С каким бы удовольствием я его посадил!

— А если к этому приплюсовать еще и убийство Галины Фроловой… — начала было я, но он перебил меня:

— Сестры Павла Сухумского? Так это он ее убил?

— Да! — подтвердила я. — Сейчас пуля с этого убийства на экспертизе в Волгограде — там Зайцев в Ванду стрелял. Правда, кроме твердой уверенности в том, что это был именно он, других доказательств у меня нет, но…

— А для Павла и этого больше чем достаточно, — криво усмехнулся Игорь Олегович. — Если результат будет положительный, то Зайцеву не жить!

— Я тоже в этом уверена, — кивнула я, а про себя подумала: «Раз нельзя посадить Зайцева по правилам, то придется играть без правил! И пусть отморозок Фролов послужит орудием возмездия для этого подонка и воздаст ему по заслугам!»

Игорь Олегович собрался мне что-то сказать, но тут зазвонил мой сотовый, и я, извинившись, отошла в сторону — это был Кирьянов.

— Ну, Татьяна, пляши! — торжествующим тоном заявил он.

— Считай, что я здесь уже колесом хожу, — хмыкнула я и спросила: — Что? Ответ из Аральска пришел?

— Точно! Вагнеры оттуда в 92-м уехали в Германию, а потом написали соседям и попросили, чтобы они, если вдруг Клара напишет или позвонит, дали ей их адрес — связь-то с Абхазией была потеряна.

— Ну вот! А Стадницкие собирались к ним в Казахстан выезжать! — сказала я и, открыв органайзер на чистой странице, попросила: — Давай их адрес в Германии! Я уже знаю, что это Гамбург…

— Какой Гамбург? — удивился Киря. — Они во Франкфурте-на-Майне живут!

— Во Франкфурте? — в свою очередь, удивилась я. — Стадницких искал брат Клары Иоганн, который приехал из Гамбурга!

— Я тебе еще раз повторяю, — теряя терпение, рявкнул Володя. — Вся семья… Понимаешь? Вся семья живет вместе во Франкфурте-на-Майне!

— Вот так! — только и смогла сказать я и попросила: — Диктуй, я пишу! — а потом спросила: — По поводу Зайцева какие-нибудь новости есть?

— Ничего! — недовольным тоном буркнул Кирьянов и, сказав: — Ну, бывай, подруга! — положил трубку.

Я стояла дура дурой и ничего уже не понимала. Кто же мог так старательно искать Стадницких, что даже в Сухуми приехал? Кто, если не родной брат? От этих размышлений меня оторвал голос Лекобы, который, войдя, обеспокоенно спросил у меня:

— У вас все в порядке, уважаемая? А то у вас такой расстроенный вид!

— Да-да, Андрей Павлович! Все нормально! — тряхнув головой, ответила я и, кивая в сторону Ии, сказала: — Вот эта женщина! — Ия, увидев, что мы на нее смотрим, встала и низко поклонилась Лекобе. — А рядом ее сын, — дополнила я.

— Это тот, который незаконнорожденный? — уточнил он.

— Да, — подтвердила я.

И тут Ия сказала что-то сыну, он встал и тоже поклонился Андрею Павловичу.

— Красивый мальчик, правда? Его Арчил зовут. Сразу видно, что зачат в большой любви, — сказала я, повернувшись к Лекобе.

Мама родная! У него был такой вид, что он вот-вот грохнется в обморок! Лекоба не отрываясь смотрел на мальчика, а потом направился к нему и его матери. Я удивленно смотрела на все это, ничего не понимая. Андрей Павлович что-то спросил у Ии, и она ему ответила, но ее ответ его, видимо, не удовлетворил, потому что он, повысив голос, стал возбужденно говорить, на что перепуганная насмерть Ия сначала отвечала дрожащими губами, а потом, закрыв лицо, отбежала от Лекобы и забилась в угол, где разрыдалась. Мальчик, ни минуты не колеблясь, выхватил из кармана обыкновенный кухонный нож и, сжав его в руке, подбежал к матери и встал между ней и Андреем Павловичем, глядя на него с недетской ненавистью.

— Какого черта?! — зашипела я, как змея, на Лекобу, который стоял красный, потный и явно разгневанный тем, что кто-то осмелился ему перечить. — Что вам от нее надо?! Вы понимаете, в какое положение вы меня поставили?! Я обещала ей счастье и свободу! Работу и достойную жизнь! Она ушла из своего дома, чтобы не возвращаться туда больше никогда! А что теперь? Вы понимаете, что она не может туда вернуться?! Какого черта вы к ней привязались?!

— Я одно хочу знать, кто отец ее ребенка, — при виде меня он немного остыл и перестал тяжело дышать.

— Его звали Григорий, и он не успел на ней жениться, — ответила я.

— Неправда! — замотал он головой. — Это не Григорий!

— Да какое вам дело до того, кто он?! — взвилась я. — Что это меняет?

— Все меняет, дорогая! Все! Скажи мне, кто это? — настаивал он. — Я же вижу, ты знаешь! Имя! Имя назови! — он уже не требовал — он умолял, не замечая того, что перешел со мной на «ты».

Немного подумав, я сказала:

— Дайте мне слово, что ничего не изменится! Что Ия уедет отсюда и получит работу, которую вы обещали! И что вы не выгоните ее оттуда, едва я отсюда уеду! Я здесь попрошу кое-кого за ней присмотреть, и если что-то случится, то обещаю вам, что ваш брат вылетит из Тарасова, обгоняя собственный визг! Я ясно выразилась?

— Мамой клянусь! Дочерьми клянусь! Внуками клянусь, что все у нее будет! Работа будет! Дом будет! Деньги будут! Только имя! Имя назови! — умолял он.

— Хорошо! — согласилась я и, подойдя к нему поближе, тихонько сказала: — Этот парень был грузин из богатой семьи, и звали его Арчил Тоташвили.

— А-а-а! — закричал он, хватаясь за голову, и начал раскачиваться из стороны в сторону.

Ничего не понимая, я посмотрела на охранников, но и они явно ничего не понимали в происходящем, а только принесли стул и осторожно посадили на него Лекобу, который все продолжал качать головой и причитать. Но постепенно он успокоился, принял свой прежний солидный вид и, встав, решительно сказал:

— Поехали все ко мне домой!

— Я ее одну не отпущу! — не менее решительно сказала я.

— Конечно, мы поедем все вместе, — твердо ответил он. — Иначе и быть не может!

Я забрала у нотариуса оформленные показания Ии и, загораживая собой ее и Арчила от остальных, пошла с ними к выходу. Выйдя из милиции, мы сели в машины, причем я посадила Ию с сыном с собой в «Волгу» Сергея, и мы поехали. Когда мы приблизились к воротам дома Лекобы и они начали разъезжаться перед машиной Андрея Павловича, я увидела на веранде невысокую худощавую старушку в черном, которая нервно мерила ее шагами, но смотрела при этом на ворота. Когда машины остановились и мы вышли из них, старушка птицей слетела с веранды и бросилась к нам. Теперь я могла рассмотреть ее лучше и увидела, что ее траур резко отличался от того, который я видела до этого: дорогой костюм из натурального шелка, кружевная косынка на голове явно ручной работы, а на ногах у нее были тончайшие чулки и туфли из натуральной кожи — это могла быть только мать Андрея Павловича. Схватившись за голову, как совсем недавно ее сын, она бежала к нам, плача, смеясь и причитая что-то одновременно, а когда добежала, то бросилась к мальчику. Она обнимала его, гладила, целовала и все время что-то говорила ласковым тоном, а он стоял совершенно обалдевший и ничего не понимал.